Территория заблуждений. Какие ошибки совершают умные люди - Рольф Добелли

В 1973 году американский политолог Грегори Маркус попросил три тысячи человек выразить свое отношение к спорным политическим положениям (например, легализация наркотиков) по шкале оценки от «полностью разделяю» до «категорически против». Десять лет спустя он вновь повторил этот эксперимент в группе тех же самых людей. Тематика не изменилась, но на этот раз он просил участников указать, каковы были их взгляды десять лет назад. Результат: ответы в колонке «что вы думали десять лет назад» были практически идентичны современным представлениям и в значительной степени отличались от фактических ответов версии 1973 года.

Бессознательно подгоняя свои прошлые точки зрения под наши сегодняшние представления, мы избегаем неприятных моментов, когда вдруг осознаем, что в чем-то ошибались. Приятная стратегия, ведь не важно, насколько мы с годами укрепились в своих заблуждениях: признавать ошибки — одно из самых эмоционально сложных заданий. Поразительно. Вообще-то нам следовало бы издавать крик радости всякий раз, когда нам станет ясно, что мы ошибались. Ведь, в конце концов, именно в этот момент мы избавляемся от ошибочной точки зрения и тем самым делаем шаг вперед. Но мы устроены иначе.

Неужели нет воспоминаний, которые бы аккуратно сохранились в нашей памяти? Вы уверены, что можете точно вспомнить, где именно были 11 сентября 2001 года, где сидели или стояли, когда услышали о террористическом акте в Нью-Йорке? Вы точно знаете, с кем вы в ту минуту разговаривали и какие чувства при этом испытывали. Ваши воспоминания об 11 сентября исключительно живо и в подробностях преподносят вам картины того дня. Психологи называют их вспышками воспоминаний (англ. flashbulb memories), или вспышками памяти, безошибочными, как фотография.

Заблуждение. Вспышки памяти так же ошибочны, как и «обычные» воспоминания. Они — результат реконструкции. Ульрик Найссер[57]протестировал вспышки памяти. На следующий день после взрыва космического шаттла Challenger в 1986 году он попросил студентов подробно описать свои впечатления в форме небольшого эссе. Два года спустя он опросил их вновь. Меньше чем в 7 % случаев вторые сочинения совпали с первыми. В 50 % случаев ошибочными были две трети текста эссе и в 25 % — полное несовпадение ни с одной из подробностей того дня. Найссер предложил одной студентке посмотреть ее прежнее сочинение, содержание которого не совпало с ее воспоминаниями. «Я знаю, это все мой почерк, но едва ли я могла такое написать». Остается вопрос, почему вспышки памяти кажутся столь правдоподобными. Пока это неизвестно.

Вывод: воспоминания о моменте первой встречи с вашим спутником жизни ярко вспыхивают в вашем сознании. Но вам стоит понимать, что половина из них не всегда соответствует действительности. Нашей памяти свойственно ошибаться, что применимо и к ярким вспышкам воспоминаний. Последствия могут быть безобидными, а могут — и роковыми. Подумайте о показаниях очевидцев или фотороботах для идентификации преступника. Было бы халатностью доверять им без дополнительного расследования, даже если свидетель безапелляционно утверждает, что он, несомненно, узнает преступника.[58]

Однажды зимним воскресным днем, когда я был маленьким мальчиком, наша семья собралась перед телевизором. Транслировали лыжные гонки. Мои родители хотели, чтобы все лыжники со швейцарским крестом вышли из гонки победителями, а еще им хотелось, чтобы и я проникся их настроением. Но я не разделял их волнения. Во-первых, зачем съезжать с горы на каких-то двух деревянных досках? Почему бы им, например, не допрыгать до вершины горы на одной ноге, жонглируя тремя бильярдными шарами, и каждые сто метров не бросать обычные еловые шишки как можно дальше? Во-вторых, разница в сотую долю секунды — разве это отрыв? Здравый смысл подсказывает: если результаты на финише практически одинаковые, значит, все бежали одинаково быстро. В-третьих, почему я должен непременно отождествлять себя со швейцарской командой. У меня там родственников нет. Я ни с кем из них не знаком. Мне неизвестно, что они читают, о чем думают. И раз уж я жил в нескольких метрах от швейцарской границы, отчего бы мне тогда не болеть за другую команду? Итак, возникает вопрос: является ли отождествление себя с командой, расой, предприятием, страной и т. д. ментальной ошибкой?

Как и любая модель поведения, групповая идентификация формировалась в процессе тысячелетней эволюции. Поначалу принадлежность к группе была жизненно необходима, исключение из нее означало верную гибель. Предоставленный самому себе, человек едва ли был в состоянии добывать достаточное пропитание или защищаться от нападений. Кроме того, обычно индивид проигрывает группе.

Когда отдельные люди начинали объединяться в группы, остальные были вынуждены делать то же самое. Кто этого не делал, не имел места не только в группе, но и в человеческом генофонде в целом. Поэтому ничего удивительного, что мы существа групповые. Все наши предки были такими.

Психология изучила разнообразные групповые эффекты, подпадающие под понятие внутригрупповой и внегрупповой предвзятости (англ. in-group/out-group bias).

Во-первых, группы могли формироваться на основе малозначимых, часто даже тривиальных критериев. В спорте достаточно случайного совпадения мест рождения, в экономической среде — принадлежности к тому или иному предприятию. Британский психолог Генри Тайфель[59]разделил людей, незнакомых между собой, на группы, подбросив монетку. Затем членам одной из групп он сказал, что с этого момента они становятся приверженцами определенного художественного стиля, о котором они прежде ничего не знали. Результат оказался поразительным: несмотря на то, что a) люди были незнакомы между собой, б) их распределение по группам носило случайный характер, в) они ничего не смыслили в искусстве — члены одной группы находили друг друга однозначно более приятными, нежели членов другой группы.