С первого взгляда - Даниэла Стил

За два дня Тимми заметно окрепла. Стала лучше себя чувствовать, лучше выглядела; Жан-Шарль приходил к ней два раза в день, до начала своей основной работы и после. А в пятницу заглянул еще и поздно вечером, возвращаясь домой после ужина, где он, по его признанию, умирал от скуки. Приоткрыл дверь, заглянул в ее палату и обрадовался, что она не спит. Он был красив и элегантен в своем черном, в тонкую полоску, костюме, как в тот первый вечер, когда она его увидела.

Тимми читала английский журнал, который принесла ей одна из сестер; несколько минут назад она разговаривала по телефону с Заком, но Жан-Шарлю об этом не сказала. Зак, как и следовало ожидать, не проявил ни малейшего сочувствия к тому, что ей пришлось перенести операцию, напротив, поддразнивал ее, как будто она отколола забавную шутку. Участие и забота были ему неведомы, над самыми серьезными проблемами он склонен потешаться. Вот и сегодня он со смехом сказал, что так ей и надо, это ей наказание за то, что не взяла его с собой в Европу, и тут он, конечно, хватил через край. Но ему и в голову не приходило, что ей сейчас может быть тяжело и что ночью она пережила смертельный страх. Чтобы такая сильная женщина, как Тимми, чего-то испугалась, какой-то пустяковой, как он считал, операции? Полная чепуха! Судя по ее голосу, у нее все прекрасно, Тимми и хотела создать такое впечатление. Бодрилась перед ним, не показывала виду. Однако она и на самом деле чувствовала себя сейчас лучше.

Джейд и Дэвид тоже ей сегодня несколько раз звонили. Встречи в Нью-Йорке прошли хорошо, они вполне справлялись с делами без нее. Джейд хотела прилететь к ней в Париж, оба волновались за нее, но Тимми убедила их, что беспокоиться не надо, у нее все отлично. И правда, им вовсе незачем лететь к ней. Ей сейчас нужны только покой, антибиотики и время, чтобы восстановить силы. Она сегодня несколько раз прошлась по коридору, правда, медленно и осторожно, и ей еще трудно было выпрямиться. Только Жан-Шарль знал, какое потрясение она пережила, все остальные видели женщину, которой никогда не изменяют самообладание и уверенность в собственных силах. Она не любила показывать людям, как легко ее можно ранить, она бы тогда чувствовала себя совсем беззащитной.

Когда Жан-Шарль заглянул к Тимми в дверь, она повернула в его сторону голову и улыбнулась. Он вошел – энергичный, с задорным, как у мальчишки, блеском в глазах – и сразу заметил, что она уже не такая бледная, как днем. Тимми рассказала ему о своих прогулках по коридору.

– А что вы здесь делаете в такой поздний час? – спросила она его не как врача, а скорее как друга. Много ли на свете врачей, которые навещают своих пациентов в одиннадцать вечера? Между ними возникла какая-то особенная связь, им было приятно общество друг друга. Он сел возле ее кровати, и они радостно улыбнулись друг другу.

– Я возвращался домой и решил узнать, как ваши дела, – благодушно сказал он. – Вы ведь чрезвычайно важная персона, знаете ли. – Она засмеялась его шутливому тону – пусть шутит сколько угодно, она не против.

– Этой важной персоне ужасно скучно, – отозвалась Тимми, откладывая журнал в сторону. Она была очень довольна, что он пришел. – Надо мне скорей поправляться, – улыбнулась она. – Я уже начинаю чувствовать себя так, будто я в тюрьме. Когда вы меня выпустите?

– Посмотрим, как вы будете завтра. Может быть, я смогу позволить вам вернуться в отель с медсестрой, – ответил он, слегка нахмурившись. Когда она переедет в отель, ему будет не хватать их послеполуденных разговоров, а здесь, в клинике, он может в любое время к ней заехать.

Ему не часто доводилось испытывать такую радость от общения с больными, к тому же было интересно узнавать ее мнение относительно того, что она хорошо знала и в чем разбиралась. Они сделали открытие, что оба страстно любят живопись, и в частности высоко ценят Шагала. У нее даже был его этюд, который она повесила в своей квартире в Бель-Эйр. К тому же Жан-Шарль начал рассказывать ей о себе. Вчера, например, рассказал, почему он стал врачом: когда ему был двадцать один год, его шестнадцатилетняя сестра умерла от кровоизлияния в мозг, и эта внезапная смерть совершенно изменила его жизнь.

– Мне не нужна медсестра, – запротестовала Тимми, любуясь про себя его костюмом и пытаясь угадать дизайнера. Костюм был сшит прекрасно, линии по-мужски строгие, элегантные. Вдруг в голове мелькнула мысль – интересно, он обидится, если она пошлет ему костюм из своих коллекций, или нет? Одевается он безупречно. Ей нравились не только его вечерние костюмы, но и повседневная одежда. Утром он пришел в зеленовато-серых брюках, голубой в полоску рубашке и в блейзере, на ногах коричневые замшевые мокасины. Все это ему шло, стиль одежды был скорее английский, чем французский. И все сидело на нем великолепно, ведь он был высокий и худощавый.

– Медсестра вам обязательно нужна, – твердо сказал он. – У меня есть все основания подозревать, что без присмотра вы тут же начнете бегать, да еще и на улицу выскочите.

Он уже говорил ей, что она должна неделю пролежать в постели, но ей такое предписание начало казаться жестоким и несправедливым наказанием.

– Никто бы не сказал, что я бегала по коридору сегодня днем, – возразила она, и он улыбнулся ей в ответ. Утром она вымыла голову, и сейчас медная кудрявая грива ее волос рассыпалась по плечам поверх больничной рубашки. Гигантских размеров букет, который стоял в палате, был прислан управляющим отеля «Плаза Атене», Жан-Шарль обратил на это внимание. Еще один огромный букет прислали Дэвид и Джейд – заказали по телефону из Нью-Йорка. Палата благоухала, точно сад.

– Приятный был вечер? – спросила она с любопытством ребенка, которого оставили дома с няней, а ему хочется, чтобы хоть рассказали о празднике.

– Безумно скучный. – Он даже скривился. – Никто слова живого не сказал, еда была отвратительная, кто-то пожаловался потом, что вино ужасное. Я не мог дождаться, когда ужин наконец кончится.

Странно, почему он не поехал сразу домой, к жене? Но Тимми его об этом не спросила. Порой ей начинало казаться, что брак у него не такой уж счастливый, но Жан-Шарль никогда ничего о своей семейной жизни не рассказывал. Он предпочитал рассказывать о детях. У него были две дочери – Жюли и Софи, одной семнадцать лет, другой пятнадцать, – и сын Ксавье, который учился на первом курсе медицинского университета и хотел стать хирургом. Жан-Шарль не скрывал, что гордится сыном. Он несколько раз упоминал о нем в разговорах с Тимми, и всегда с неизменной гордостью. Старшей дочери было столько лет, сколько могло бы быть ее сыну, и он не раз думал, что, возможно, ей тяжело, когда он говорит о своих детях. Но она сама его расспрашивала, и он не переводил разговора, охотно отвечал ей.

– Я тоже не большая любительница званых ужинов, – призналась ему Тимми. Ей было уютно в ее постели, она радовалась, что он пришел навестить ее в такой поздний час, тем более что она уже чувствовала себя гораздо лучше. И ей совсем не мешала игла капельницы в вене. – Гораздо больше люблю проводить время на моей вилле на берегу океана или сидеть с друзьями в каком-нибудь маленьком кабачке.