Счастье всем, но не сразу: сверхпопулярная типология личности - Елена Александровна Чечёткина

что категорически НЕ ДОВЕРЯЕТ миру. И это недоверие вполне оправданно, потому что МЛ, как правило, начинается с детского абъюза.

Abuse (англ.) – злоупотребление, оскорбление. Страшное оскорбление ребёнка, когда один из тех, кто должен заботиться и охранять его (родители, опекуны) нападает, предает и шантажирует (обычно сексульно, но бывает и несексуальный абъюз). Ребёнок не в состоянии понять и принять это. Обычный сценарий: ребёнок приписывает вину за случившееся себе (дети вообще склонны испытывать иррациональное чувство вины за смерть, болезни и проступки родителей). Однако жестокость абъюза вызывает и гнев ребёнка. Противоположные чувства разрывают сознание, и тогда, если у личности есть потенциал для диссоциации, эта диссоциация происходит с полным расщеплением – скажем, на «плохую» девочку, с которой папа имеет право делать это, и на «хорошую» девочку, с которой ничего плохого не происходит. Друг друга расщепившиеся личности «не знают», только отмечают «пропавшее» время, постепенно привыкая скрывать провалы во времени не только от окружающих, но и от себя.

Вот мы и снова заговорили о РЕБЁНКЕ. Вспомните-ка Акакия Акакиевича несколькими страницами раньше. Он вроде бы и не родился до «постройки» шинели. У Гоголя в начале повести есть потрясающий текст на этот счет – внимательно прочитайте сцену рождения и наименования. Ему, собственно, даже имени не дали. Какой-то дьявол подсовывал совершенно непотребные имена, пока мать, вздохнув, не решила – пусть и сын, как отец, будет Акакием. И сразу переход к 50-летнему чиновнику, который так и остался неназванным ребёнком: полувековой пробел во времени – совершенно без личностного роста.

У множественной личности ситуация противоположная. Если герой «Шинели» недо-рождённая личность (и одной-то нет!), то ребёнок, диссоциировавший до состояния МЛ, пере-рождённая личность. Приставка «пере» действует и в смысле «слишком много», и в смысле перемены, замены. Возможна ли обратная «замена», интеграция в исходную личность? Неизвестно. Самопроизвольно излечившиеся МЛ вряд ли пойдут добровольно делиться с врачами своими сохранившимися (?) воспоминаниями. А те немногие МЛ, которые наблюдаются, считаются очень трудными пациентами. Почему?

Когда ситуация абъюза заканчивается, «плохая» девочка может исчезнуть в недрах сознания, и теперь всё время принадлежит только «хорошей» – девочке, девушке, женщине. Но трещина остается, и если в жизни возникает новый стресс, личность имеет тенденцию снова «развалиться». И две составляющие – вовсе не предел. Звучит фантастически? Чтобы читатель не заподозрил мистификацию, привожу сухие критерии расстройства множественной личности по МКБ-10:

А. Существование двух или более различных личностей внутри индивида, но только одна присутствует в данное время.

Б. Каждая личность имеет собственную память, предпочтения и особенности поведения и временами (периодически) захватывает полный контроль над поведением индивида.

В. Имеется неспособность вспомнить важную для личности информацию, что по масштабам превосходит обычную забывчивость.

Г. Симптомы не обусловлены органическими психическими расстройствами (…) или расстройствами, связанными с употреблением психоактивных веществ (…).”

Итак, странность множественной личности, как первый индикатор шизоидности. Второй индикатор – терминологический. Даю слово автору прекрасной книги о сущности шизофрении Роналду Лэнгу:

“Термин «шизоидный» применяется к индивидууму, цельность переживания которого расщеплена двойственным образом: во-первых, существует разрыв в его отношениях с миром, а во-вторых, существует раскол в его отношении к самому себе. Подобная личность не способна переживать самое себя «вместе с» остальными или «как у себя дома» в этом мире, а наоборот, этот индивидуум переживает самого себя в состоянии отчаянного одиночества и изоляции. Более того, он переживает самого себя не в качестве цельной личности, а скорее в виде раскола всевозможными образами: вероятно. как разум более или менее слабо связанный с телом, как два и более «Я» и тому подобное” [24, c.7].

Самый интригующий вариант «и того подобного» – множественная личность: крайний случай расщепления, когда субличности, пользуясь одним телом, даже не подозревают друг о друге. Как же это им удается?

4. Сказка как источник познания

Существует единственный способ понять множественную личность (да и любую другую Личность, по типу сильно отличающуюся от характерного для Вас типа/типов) – эмпатия. Иностранное слово, означающее, грубо говоря, умение «влезть в шкуру» другого, почувствовать чужую шкуру (и потроха) своими собственными. Эмпатия отличается от «симпатии» тем, что «шкура» может Вам и не нравиться, но Вы со-чувствуете её обладателю. Мак-Вильямс советует своему читателю (действующему или будущему психотерапевту):

“Я бы рекомендовала читателю, независимо от его теоретической ориентации, попытаться постигнуть феномен диссоциации, используя «чувственно близкий опыт» – проэмпатировать внутренним переживаниям человека, который чувствует и ведет себя так, как будто состоит из многих различающихся собственных «Я»” [3, c.421].

Совет хорош для клинициста, мимо которого ежедневно проходит множество «странных» людей, изначально настроенных на обсуждение своей специфики. А если Вы не профессионал, и окружающие Вас люди «нормальны» (или изо всех сил стараются казаться такими); тогда кого Вам эмпатировать? Реальные люди, кроме самых близких, обычно защитно-закрыты – или слишком сложны. Именно поэтому в данном цикле «сверхпопулярных» лекций выбран прием апелляции к литературным образам, причем к образам детских/юношеских книг.

И вообще, Вы не задумывались, почему человек читает (если вообще читает) только лет до 20–25? Позднее, за редким исключением, идут, в лучшем случае, чисто развлекательные или «модные» книги. Любому детёнышу надо познавать мир, куда он вступает – это условие выживания, инстинктивная потребность. Естественное удовлетворение инстинкта приносит радость: ребёнок читает, потому что ему это нравится! И радость ему приносят именно психологически «правильные» книги – их героев любят, с ними смеются, с ними плачут; они воспринимаются как частичка тебя самого. Эмпатия. Позднее этого уже не будет. Но опыт эмпатии, опыт разнообразия психических миров уже получен. А детские книжки – потрепанные, любимые, сохраняются в памяти как никакие другие. К этому источнику я и обращаюсь.

И еще – Вы не задумывались, почему в детстве и юности любимыми жанрами являются сказка и фантастика? (Для девушек еще – любовные романы, которые тоже, в узких рамках жанра, фантастика). Зачем они, если цель чтения – подготовка к реальной жизни? Затем, что будущее пока НЕ реально. Если бы оно реализовалось точно в тех же формах, что и для предыдущего поколения – вот это и была бы настоящая фантастика. Каждое новое поколение живет в новом мире – так было всегда, а с конца 19 века дело усугубилось еще научно-технической революцией: технический антураж начал меняться слишком быстро. И тогда появляются «технические» фантасты (Жюль Верн, Герберт Уэллс). Не важно, что куча их предсказаний совершенно не оправдалась, а важно то, что для вступающего поколения стресс дезадаптации к технической эпохе был снят.

Середина 20 века. Атомная бомба, выход в космос, жестокие социальные эксперименты. Все предварялось