Канон, звучащий вечно. Книга 1. Хозяин кометы - Масахико Симада

– Ты один? Или с друзьями?

– С друзьями. Вон один, суси ест. Мы здорово поиграли с тобой тогда в мяч. Спасибо. Хочешь посмотреть золотых рыбок?

Фудзико заинтересовалась:

– А где они у тебя?

Обрадованный Каору повел Фудзико на балкон. Там было солнечно. По воде в рукомойном тазу скользили солнечные зайчики. Они запрыгали и по лицу Фудзико, которая наклонилась к золотым рыбкам.

– У них есть имена?

Каору кивнул и заговорщицки прошептал Фудзико на ухо имена рыбок Она смотрела на них: рыбки касались друг друга хвостами, уплывали в разные стороны, описывали круг и сталкивались носами. На мгновение она как будто немного смутилась.

– Радость и Грусть хорошо ладят друг с другом, – тихо сказала Фудзико.

Каору не отрываясь смотрел на ее глаза: у нее были веки со складочкой. Когда она открывала глаза, из-под длинных ресниц светилась радость. И только в те моменты, когда веки закрывали ее огромные зрачки, она грустила. Так смотрела на Каору мама перед смертью. В ее взгляде были ободрение и надежда – ей не хотелось опечалить Каору. Мама вглядывалась в его будущее.

– Спасибо. Еще сыграем с тобой в мяч, – сказала Фудзико и встала. От ее волос слегка пахло ромашкой.

Каору спиной почувствовал, как кто-то смотрит на него, и обернулся: Мамору со стаканом пива в руке раздевал взглядом Фудзико. Не заметить его было большой оплошностью.

– Этот прожорливый болван – приятель Каору? Не пускайте его в дом. – Мамору кивком показал на Ханаду – тот стоял не шевелясь, с поднятыми руками.

– Что с ним такое? – смеясь спросила Фудзико.

– Я сказал ему: руки вверх и не двигайся, – объяснил Мамору.

Продолжая улыбаться, Фудзико освободила Ханаду, с которым обошлись как с преступником, забравшимся в дом, и вернулась вместе с ним в сад. Мамору и Ханада казались Каору ворами, которые украли у него минуты наслаждения взглядом Фудзико и запахом ее волос. Ханада, которого он привел сюда в качестве своего помощника, увел у него даже нежную улыбку Фудзико.

– Это подружка Андзю? Хорошенькая. Похожа на твою маму?

Каору хотел молча уйти с балкона, но Мамору сказал, словно бы самому себе, но так, чтобы Каору услышал:

– Записать ее, что ли, в список своих любовниц?…

Каору шумно втянул в себя воздух, затаил дыхание и с ненавистью уставился на усмехающегося Мамору.

– Ой, что это? Не трогай мою телку? Не рановато ли? Подожди еще с десяток лет.

Внутри у Каору что-то закипало и бурлило. Будто пена, которую не назовешь ни радостью, ни грустью. И не злость и не ненависть. Зря он завел рыбок с такими именами.

Через неделю Радость умерла, осталась только Грусть. А еще через два дня Грусть перестала плавать и всплыла кверху брюшком.

Он похоронил Радость и Грусть в углу сада, и в опустевшем рукомойном тазу плавали одни пузырьки.

Каору смотрел на них и пытался понять свои смутные чувства, которым не знал названия. Пузырьки то появлялись на поверхности воды, то исчезали и напоминали о взгляде Фудзико, превращались в голос Фудзико, становились ее улыбкой.

В конце лета Андзю отловила одиннадцатилетнего братца, который постоянно болтался в парке, и пристала к нему с расспросами: – И что ты вечно околачиваешься у этой стены? Тебе разве в школе не говорили-, после уроков сразу возвращайся домой?

Каору отвел взгляд в сторону и тихонько ответил:

– Я жду друзей.

Андзю знала младшего брата как облупленного: он никогда не смотрел собеседнику прямо в лицо, когда хотел что-то скрыть.

– Что-то я здесь никого не вижу.

– Подожди, скоро придут.

– Кто придет?

– Точно не знаю. Может, Ханада или Мамору, а может, твоя подруга. Сюда часто приходят и незнакомые мне люди. Здесь многие бывают.

– Тебе что, домой не хочется идти, да?

– Не в этом дело. Дом – единственное место, куда я могу возвращаться.

Андзю не нравились ответы брата – он как будто отказывал ей в понимании. В его решении: «Я стану членом этой семьи» – угадывался один нюанс: «Но только через силу».

– Выходит, тебе нравится бывать в парке.

– Не то чтобы.

– А что ты делаешь, когда остаешься один?

– Да так, кидаю мячик, книжки читаю, катаюсь кругами на велике или лазаю на деревья. Я – хранитель этого парка.

Андзю начала догадываться. Каору кого-то поджидает в парке. Он не расстается с мячом, чтобы кинуть его со всего размаха в этого «кого-то».

– Каору, может, тебе хотелось бы другую старшую сестру?

Каору недовольно раздул ноздри. Потом вздохнул, словно не знал, как избавиться от воздуха, распиравшего грудь, и спросил как можно грубее:

– С чего ты взяла?

– Да так. Показалось просто, – ответила Андзю как можно суше.

– Пошли домой, – заявил Каору и заспешил, будто хотел убежать от чего-то.

С первой ночи, которую Каору провел в доме Токива, с тех самых пор, как Андзю по его спине догадалась, что он плачет, у нее словно появились волшебные очки, которые позволяли ей увидеть, что у Каору на сердце.

По дороге мальчик, обернувшись, произнес с серьезным видом:

– Ты для меня и вправду настоящая сестра.

– Ах вот как? – Стараясь не рассмеяться, Андзю ущипнула Каору за щеку, словно хотела сказать: «А ты, младший братец, не должен разочаровывать свою настоящую сестру».

Почему все возвращаются к себе домой?

Что там такого особенного?

Каору пытался вспомнить, чему он радовался, чему печалился в доме на противоположном берегу в те времена, когда были живы и его отец Куродо, и мать Кирико, но хотя прошло всего несколько лет, воспоминания о прошлом исчезли, будто их счистили напильником. Наверняка ему тогда не о чем было беспокоиться. Да он и не задумывался, почему находится там, что делает. Просто сиди себе в чайной комнате в том доме или валяйся на полу, не размышляя ни о чем, – и больше ничего не надо, ты – один из членов семьи. И папа и мама жили здесь и до его рождения. Когда он родился, они улыбались, глядя на него, и молча смотрели, как он сосет грудь, капризничает или спит. И этого было достаточно, чтобы отец был отцом, а мать – матерью.

Но в новом доме, что бы он ни делал, всё нужно было объяснять. Почему ты стоишь здесь? Почему не можешь сосредоточиться? Почему не стараешься привыкнуть к семье? И отец Сигэру, и мать Амико постоянно набрасывались на Каору с расспросами. У них и в мыслях не было издеваться над ним. Но чем больше внимания обращали на него родители, тем сильнее ему казалось, что они подозревают его в чем-то. А вот Андзю и Мамору оставались дочерью и сыном, от которых не требовалось никаких объяснений, что бы они ни делали. Каору завидовал их беспечности и беззаботности. И ненавидел себя за излишнюю чувствительность.