Канон, звучащий вечно. Книга 1. Хозяин кометы - Масахико Симада

И тот не заставил себя долго ждать:

– Каору, тебе пора доказать, что ты никогда не продашь меня. Раз тебе уже стукнуло двенадцать…

– Угу, – кивнул Каору.

Мамору велел ему надеть темные очки и поставил его перед зеркалом в холле.

– Тебе идет. Настоящая шпана.

В словах Мамору чувствовалась ирония.

– Ты все еще продолжаешь дружить с Ханадой. Разве я не говорил тебе – не смей общаться с такими?

– Почему с ним нельзя дружить?

– У него родственники – якудза. Семья Токива с якудза не общается.

– Я дружу только с Ханадой, а до его дяди мне и дела нет.

– Если у него дядя – якудза, то и сам он, скорей всего, станет якудза. Он парень крупный, занимается дзюдо. К тому же к наукам не способен. Одно к одному.

– Умные якудза тоже бывают.

– Если голова соображает, лучше в «Токива Сёдзи» пойти.

В рассуждениях Мамору вроде бы присутствовала логика, хотя что-то не сходилось. Из его слов следовало: хочешь быть сыном Токива, делай то, что я тебе велю. Таковы порядки банды Токива.

– Подожди-ка. – Мамору достал из гардероба лямки, чтобы нести груз на спине, надел их на Каору, снял со стены зеркало в золотой раме и продел его между лямок. Что он задумал? Наверное, опять собирался бороться со скукой с его помощью. Повесив себе на шею фотоаппарат с телеобъективом, Мамору сел на велосипед, поманил за собой Каору и поехал. Каору с зеркалом на спине побежал вслед за ним.

Мамору направился к однокласснику, который жил в том же районе. Этот самый одноклассник с сигарой в зубах молча открыл дверь и проводил их в комнату на втором этаже, окнами выходившую на запад. У парня всегда был румянец на щеках, а когда он волновался, то краснел так, будто его выкрасили красной краской. За это его и прозвали Румяным.

У окна стоял бинокль на штативе, сквозь деревья в саду виднелось окно дома напротив, метрах в пятидесяти отсюда. Неделю назад садовник обрубил здесь ветки садовых деревьев, и теперь можно было подглядывать за девчонкой в том самом окне. Ради этого Мамору притащил фотоаппарат и теперь настраивал фокус телеобъектива по свету, отраженному от зеркала.

– Девка уже в комнате? – спросил он.

– Еще не вернулась, – ответил Румяный.

Мамору велел Каору стать на балконе лицом к стене таким образом, чтобы зеркало отражало солнечные лучи на нужное окно. Два скучающих парня по очереди посматривали в бинокль, терпеливо ожидая, когда вернется обитательница комнаты. Все это время Каору стоял на балконе, а те двое давились сигарным дымом и показывали друг другу альбомы с фотографиями. В альбомах была спрятана «добыча», за которой они гонялись с фотоаппаратами, соревнуясь друг с другом.

Парни тайком выслеживали красоток района, страстно желая заполучить их снимки. Незаметно преследуя выбранную «добычу», они выясняли, в какой школе она учится и где живет, наблюдали за тем, как строится ее день, подкарауливали там, где ее наверняка можно было поймать, и фотографировали. То была настоящая охота. Они хвастались своими трофеями, а иногда менялись ими и ради этого порой часами могли просиживать в засаде на платформах вокзалов, на автобусных остановках и в кафе, что выходили на дорогу, ведущую к школе.

Красоток, способных привлечь внимание, было немного, и за каждую из них разгоралась борьба. Именно поэтому – не дай бог опередит кто-нибудь – они даже прогуливали школу, гоняясь за девчонками, в которых влюблялись с первого взгляда. Бывало, влюбишься в нее, глядя издалека, а потом смотришь на фотку – ничего особенного, просто она ярко одевается, или обнаружишь, что лицо у нее в прыщах или веснушках, а то и кривое. Случалось и наоборот: издалека простенькая или хмурая девчонка на снимке выглядела такой красавицей, что дух захватывало.

Трофеи, добытые долгим трудом и терпением или благодаря неожиданной удаче и везению, становились их сокровищами, валютой, на которую можно было купить все, что угодно. Ничего не подозревавшие девушки превращались в «добычу» и в соответствии со вкусами охотников подразделялись на кандидаток в любовницы, репетиторш, бебиситтеров для «сынков», кухарок и разменных девок, а также служили объектами сделок. На несколько кухарок и разменных девок можно было выменять стоящую девицу, добытую кем-то из друзей. Кандидаток в любовницы и у Мамору и у Румяного было всего штуки три-четыре, они стоили семерых кухарок и дюжины разменных девок. Бывало, что кандидатку в любовницы под номером один нельзя было заполучить путем обмена, и тогда в ход шли наличные деньги.

В коллекцию Мамору входило девятнадцать девиц, среди которых были даже молодая домохозяйка из соседнего дома и его собственная сестра Андзю. Румяному хотелось заполучить карточку Андзю, сушившей волосы в одном белье. В обмен на фотографию младшей сестры Мамору требовал фотографию ее ровесницы в нижнем белье. У Румяного была одна такая на примете, и он позвал Мамору к себе:

– Приходи ко мне и снимай сам.

Девушка все не появлялась, и уставшие от ожидания скучающие парни принялись за бренди. Ответственный за свет Каору снял с себя зеркало и приступил к выполнению роли наблюдателя.

– Ты тоже выпей, – предложили ему.

Отхлебнув бренди, он почувствовал жар в висках; голоса скучающих типов, перечислявших достоинства своей «добычи», стали удаляться, и Каору, сочувствуя бедной девушке, на которую будут пялиться омерзительные уроды, мысленно перенесся в комнату метрах в пятидесяти отсюда.

Вскоре солнце село – значит, в темной комнате ничего нельзя будет увидеть. Только он подумал об этом, как зажегся свет, и в окне промелькнула тень. «Пришла», – чуть не вырвалось у Каору.

Она опять появилась внезапно, застигнув его врасплох. Почему она оказалась здесь? Почему именно ей суждено было стать «добычей» скучающих типов? Каору всмотрелся повнимательнее: неужели это она? Может быть, окуляры бинокля поймали просто похожую на нее девушку? Но чем ожесточеннее он всматривался, тем очевиднее становилось: перед его глазами не кто иная, как Фудзико Асакава.

Она вернулась домой после игры в софтбол и сейчас на глазах у Каору расстегивала воротник блузки. У Каору было такое ощущение, будто он находится в одной комнате с Фудзико, и он невольно отвернулся. Но тут же понял, что на самом-то деле его там нет и что ему нельзя отрываться от бинокля, иначе не спрячешь полуобнаженную Фудзико от взглядов этих скучающих типов.

Еще одна пуговица, и еще одна – стала видна грудь Фудзико. Она поправляла перекрутившуюся бретельку белого лифчика. При дрожащем свете лампы чудилось, что и ложбинка между грудями у нее колышется. Сердце Каору забилось, пульс ощущался даже в глазах, между ног разливалось тепло. Делиться увиденным ни с кем не хотелось – хоть бы скучающие типы отрубились и больше не возникали.

– О, свет горит, – ударил по барабанным перепонкам голос Румяного.