Каникулы вне закона - Валериан Скворцов

— Спасибо, друг, — сказал я. — Не хотите кофе? Я принесу…

— Не положено, — сказал охранник. И, опять после короткого молчания, добавил: — Я звонил старшему насчет дверей. В полночь запираем. Время наступило.

Вот и все.

Он хотел сказать: это не ловушка.

— Они говорили, когда придут снова?

— Нет, конечно…

— По вашему опыту, когда?

— Если ушли, может, и не скоро. Спокойной ночи. Ваш гость уйдет?

— Да, через несколько минут…

До кофе, наверное, мне не суждено было добраться. Над стойкой приема постояльцев моталась рука с поднятой телефонной трубкой.

— Мужчина! Шлайн! — кричала администраторша, невидимая за высоким прикрытием. — Идите сюда! Вам звонок… Мужчина! Шлайн!

— Вот он, этот Шлайн-мужчина, — сказал я, принимая трубку, в которой услышал голос Ляззат.

— Вы живы, слава Богу, — сказала она. — В «Стейк-хаузе» среди трупов вас не было, я уж не знала, что и думать. Мобильник попортило взрывом?

— Это несущественно… Усман убит, — сказал я. — Зарезали.

— Вы видели? — жестко спросила она, не удивившись новости.

Я молчал. А что ещё говорить?

— Не уходите из вестибюля… Нет, поднимайтесь к себе. Через полчаса буду. До встречи.

— Бежать за машиной, дядя Бэз? — спросил Матье, принесший к стойке администраторши мой кофе.

— Спасибо… Нет, теперь не бежать, спасибо за заботу, дружок.

— Тогда?

Пришлось пожать плечами. И спросить:

— Слышал про «Эльф»?

— А-а-а… Ты за этим сюда.

— Значит, слышал. Мне хотелось бы сканировать подлинники всего, что можно найти и заполучить по делу концерна. У меня имелся контакт, но его оборвали. Разнесли в клочки… В ресторане «Стейк-хауз».

— Вот отчего в таком виде! Дядя Бэз, сюда с кондачка не суются… Лучше бы уехать. Прямо сейчас. Если контакт оборвали таким образом, лучше сейчас… Будут и дальше прерывать контакты… э-э-э, пока ты шевелишься… Садимся в машину и в аэропорт. Или восемь часов едем машиной же до Чимкента, там тридцать километров — граница и потом Ташкент. Из Ташкента любой путь…

Мы вернулись на дерматиновый диванчик возле прилавка с машиной «Эспрессо». Я жестами показал кавказцу, чтобы сделал ещё двойной и отнес охраннику при дверях.

— Спасибо, крестник… Но все же, если я буду настаивать?

— Дядя Бэз, здесь это дорого стоит, — сказал Матье. — Может, и жизни.

— Ты не говоришь, что невозможно. Так ведь?

— Если за деньги, возможно. Как и в России, никакой разницы.

— Сколько же?

— Бартер.

— Бартер?

— Ты мне со своей стороны, я тебе — со своей. Мы здесь и мы вам, вы там и вы нам. Такая формула. И речь для меня идет о личном… о семье. Значит, и для тебя, дядя Бэз, о личном.

— Что значит — о личном?

Он пожал плечами.

Я понял. Тесть знает, в какие игры с Европой играет зять. И зять получил задание сыграть на этот раз не на передачу, а на прием информации. А тут и я со своим вопросом подоспел. Хотя и чистая случайность, внезапное совпадение, но Матье уверенно и без оглядки говорит о бартере. Для него, если что в разговоре и стало экспромтом, то лишь мое появление в Алматы со своим интересом. Не дело «Эльфа». К которому определенно причастен тесть Матье, а напрямую или опосредованно, видно станет…

Кажется, только меня все застают врасплох.

Отчего не застать и Шлайна врасплох? Пойти к документам своим путем, через Матье, у которого есть полномочия от тестя, и, стало быть, в неприятное положение крестник из-за меня не попадает? Возможно, удастся на этом пути ещё и избежать гнусностей, уготованных мне Ефимом и местной спецслужбой.

— Это упрощает дело, — сказал я. — До конца искренни и обмениваемся друг с другом всем, что знаем. Мы же родственники.

— Да, крестный, — сказал Матье. — Это верно. Завтра… После обеда в четыре я звоню. Не по мобильному. В номер. И встречаемся.

— Кто встречается? — спросил я.

На этот раз полномочий у Матье в запасе не оказалось.

— Встречаемся, и все, — ответил он неопределенно.

Определенности и не требовалось. Тесть и крестный. И поскольку по общему делу, оба теперь — «крестные отцы» своего зятя и своего крестника. Что бы сказал на это Рум?

— Матье, после обеда поздно, а если раньше, совсем рано? Я истекаю временем, как кровью, — сказал я.

— Дядя Бэз, если бы я был боссом…

Матье, ребенок, улыбался. Ни единой морщинки на красивом лице. Он был ребенком себе на уме.

Может, старая боевая кляча Шемякин ещё порадует безжалостного погонялу Шлайна?

В ушах лопнули пробки, как бывает в самолете, круто взявшем на посадку: перепонки болят все сильнее, и вдруг — проходит…

— Дядя Бэз, — сказал громко Матье, — сугубо между нами, верно?

— Говори тише, — ответил я. — Я вполне слышу… Верно.

— Ну и слава Богу, — сказал он с лицемерной заинтересованностью, вставая с диванчика и в согнутом состоянии допивая кофе. Его мысли бежали, наверное, уже далеко.

Я оставил несколько сотенных на столике для кавказского человека, помахал в воздухе рукой и, подхватив пакет с испорченными рыночными пожитками, отправился к лифтам. Я рассчитывал принять душ до неприятного разговора с Ляззат.

Еще не включив свет в крошечной прихожей номера, я поддел носком ботинка какую-то пластмассу.

Сканер «Хьюлетт-пакард» пластался на коврике, словно раздавленный панцирь черного краба с рифлеными следами подошвы. Пуловер и две рубашки, прожженные сигаретами, валялись у раздвижной стеклянной двери на балкон. В залитой водой ванной мокла моя гордость, сумка слоновой кожи, только по причине размеров не сброшенная в унитаз, где вперемешку с дерьмом плавали запасной галстук, кисточка для бритья, зубная щетка, тюбики с дезодорантом, зубной пастой и мыльным кремом. Бритва «жиллетт», наверное, утонула…

В каком-то фильме Аль Капоне, требуя расправы над досаждавшим полицейским, заорал: «Я хочу, чтобы сожгли его дом, я хочу, чтобы в нем же сожгли его родственников, и я хочу помочиться потом на пепел!» Наверное, старший по команде в «наружке» пребывал в не меньшем раже.

Я сел на кровать и потер виски пальцами. Рабочий день получился длинным и нерезультативным. С большими потерями. Ему предстояло тянуться дальше, на ночь глядя и, видимо, в том же духе.

Опозоренные предметы ухода за внешностью, выуженные из унитаза, пришлось сложить в косметичку и, размахнувшись пошире, швырнуть с балкона подальше в темень ночную, чтобы не упали перед самой гостиницей. Возможно, я настолько замотался, что забыл закрыть дверь. Возможно, что Ляззат использовала стандартную полицейскую отмычку. Она влетела в номер, когда я ещё плескался под душем. Девушка приоткрыла дверь в ванную и спросила: