Чернокнижник - Максим Войлошников

— Да, теперь я понял масштаб. Теперь я хотел бы задать вопрос касательно практических дел.

— Похоже, что самое важное вы приберегли напоследок. Слушаю вас.

— Мой покровитель в моей стране готовил перемены как в ней самой, так и во всей Европе. Теперь его жизнь, по-видимому, кончена. Значит ли это, что перемены, кои он готовил, неугодны высшим силам? — в голосе Лодьи чувствовалось немалое напряжение, вопрос не был отвлеченным.

— Наоборот, — отвечал хозяин собрания, — он стал жертвой отживших сил, которые всегда берут свою цену, прежде чем исчезнуть. Собрание Брокена не возражает против изменений, ибо они давно назрели. Во время войны за испанское наследство, лет около тридцати тому назад, английские чернокнижники, пользуясь тем, что в битве они имеют право на такое, едва не уничтожили одну из великих династий Европы. Они убили почти всех наследников короля Людовика Четырнадцатого, а ведь он неслучайно правил дольше, чем ваш Всеслав, и даже дольше любого монарха в истории Европы! Колдуны Британии набрали великую силу, потому что к заклятиям и науке они присовокупили мощь денег, а это колдовство — одно из сильнейших. Перемены, о которых вы говорите, если не противоречат, то не совпадают с их намерениями. Борьба — это залог общего развития, ее устранение — это подлинное зло. Благословляю вас бороться, искать и не сдаваться!

Он положил руку на плечо Лодьи. Тот почувствовал, будто волна огня прокатилась по всему телу, но ценой невероятных усилий остался недвижим.

— Вы сильны, а значит — достойны своего дара, — распорядитель брокенского празднества отнял руку.

Неизъяснимое блаженство избавления разлилось по мышцам Лодьи.

— Благодарю вас за одобрение, — наклонил он голову.

Отделившись от компании избранных, Гавриил стал возле костра, обдумывая все услышанное.

— Дорогой друг, не посвятите ли вы меня в подробности намечаемых изменений? — подошел вдруг к нему светски одетый господин средних лет, с умным решительным лицом и пронизывающим взглядом, внушающим некоторый трепет, несмотря на обычный рост его обладателя. Он был в свите хозяина собрания и, как видно, пользовался там уважением. Незнакомец хотел взять Гавриила под руку, чтобы отвести на окраину поляны, но у него это не вышло.

— Господин граф Сен-Жермен! — громко заметил ему хозяин гульбища. — Должно быть, вы услышали заключительную часть нашей беседы. Ваша приверженность английским интересам известна. Совсем недавно вы вернулись из Персии, где убедили воинственного Надир-Шаха напасть на Индию. Он разбил правителей Делийского султаната Великих Моголов и, без сомнения, предоставил этим самым отличную возможность для англичан начать завоевание Индии из своих пока небольших колоний в Бомбее и Калькутте. Думаю, очень скоро они этим воспользуются. Однако здесь — особое место, надо ли вам об этом напоминать? И выяснять, насколько планы господина Лодьи пересекаются с английскими интересами, вам надлежит за пределами Брокена и в иное время. Здесь мирно встречаются даже те, кто еще недавно сеял чуму друг у друга. Хочу, однако, заметить, что если вы еще не поняли, несмотря на вашу опытность, — господин Лодья вам не по зубам, как, впрочем, и вы ему, если, конечно, будете держаться от них подальше в самом прямом смысле этого слова.

Довольный своим каламбуром, седой господин изобразил улыбку, приводящую в дрожь. Разумеется, граф остался недоволен, но от намерения выяснить планы Лодьи отказался, и, поклонившись, отошел. Лодья же, получив ответ на волновавшие его вопросы, принял решение, повеселел, насколько это было возможно в его положении, и отправился танцевать под чудную музыку, скакать возле опаляющего костра, пить пиво и веселиться с ведьмами. Он получил мандат на полную свободу действий, а это ему и было нужно.

На следующий день он отправился вниз, в городок горняков Гослар, стоящий у подножия Брокена. Кстати, уроженцем этого городка был восходящая в ту пору звезда французской армии, граф Мориц Саксонский, сын знаменитой красавицы графини Авроры фон Кенигсмарк от ее любовника — саксонско-польского короля Августа Сильного.

Лодья ввалился в таверну и заплетающимся языком сообщил хозяину, что он — физик и изучал атмосферное электричество во время ночной грозы. В пользу этого свидетельствовали и его одежда, прожженная во многих местах, возможно, электрическими разрядами, и обгоревшие волосы, и необычный блеск в глазах, и приплясывающая походка, и странные пугающие мелодии, которые он напевал себе под нос — воистину, их мог напевать только человек, подвергнувшийся близкому удару молнии. Но толстый хозяин таверны держал нос по ветру и догадывался, что поведение гостя может быть связано не с грозовыми разрядами, а с посещением некоего высоко расположенного места, куда грозы никогда не доползают. Впрочем, по той же причине никому об этих соображениях докладывать он не стал — это во времена Тридцатилетней войны можно было получить награду, сообщив куда надо о подозрениях в колдовстве. А в наше время за это можно огрести только неприятности.

Итак, перекусив, Гавриил решил передохнуть, для чего поднялся в свою комнату. Спустился он только под вечер — даже его железные силы оказались не беспредельны и требовали восстановления после проделанного путешествия. Хозяин показал ему лежавшее на краю обеденного стола письмо с гербовой печатью, представлявшей собой оттиск черного прусского орла. Лодья протер заспанные глаза, взломал печать и прочел несколько строк скорописью:

«Господина Лодью, даровитейшего ученого, об изменившихся обстоятельствах которого уведомлены, приглашают для беседы в Потсдам, в королевский дворец, для беседы о работе в пользу прусской науки. Письмо показать часовому».

Подписи не было, но и так понятно, чья рука могла быть знакома и годна для пропуска любому королевскому гвардейцу.

— Герр…

— Хейнц, — подсказал трактирщик.

— Скажите, но ведь по твердому почерку очевидно, что это письмо писал не старик? — заметил Лодья.

— Я не очень силен в грамоте, но старый прусский король недавно скончался. Королем стал его сын, Фридрих, — ответил хозяин таверны. — Вы, наверное, важная персона, если он написал вам собственноручно.

Отчаянно скосив глаз, он пожирал короткий текст письма, что слегка противоречило заявлению о безграмотности.

— Не очень, — разочаровал его Гавриил. — Я говорил уже, что я химик.

Он понимал, что королю нужны отнюдь не его философские познания. Вставал перед ним и вопрос: откуда мог узнать новый прусский властитель о многообещающем русском лиценциате? Но здесь у Лодьи не было сомнений. Уроженец Силезии Вольф, учитель Лодьи, изгнанный из Пруссии прежним королем за чернокнижие и некие антихристианские идеи, очевидно, и был тем неведомым корреспондентом принца Фридриха. Дело, которому посвятил себя Вольф в Марбурге, было завершено, и только немилость старого «короля-солдата», как называли толстого коротышку Фридриха-Вильгельма I за повсеместное насаждение армейщины, удерживала его от возвращения в Пруссию, где его более всего ценили. От наследного принца он получал заверения, что как только тот займет трон, он сможет возвратиться. И действительно, едва Фридрих II взошел на трон, как немедленно пригласил означенного философа ко двору и дал ему хорошую должность. Лодья полагал, что если его учитель описал в письмах принцу Фридриху некоторые интересные подробности о своем ученике, не вошедшие в корреспонденцию Санкт-Петербургской академии, то именно поэтому прусский наследник мог весьма заинтересоваться необычным русским.