На суше и на море - Дмитрий Романтовский

– Болит? – с состраданием поинтересовался Хохел, страдавший геморроем, кивая на задницу лесника.

– Чтобы вылечить рану от пули или простого оружия, достаточно перекинуться. Даже шрама не остается.

– Для кабана, наверное, тоже нужно что-то особое? – ляпнул Задов.

Ответом был здоровенный кукиш, который лесник с чувством покрутил у Левы под самым носом.

– Так вы из дворянского сословия будете? – уточнил Владимиров.

– Да уж не из лапотников, – гордо ответил лесник и громко рыгнул. – Чуть не забыл, – с этими словами он протянул командиру темно-красную книжечку, которую тот бросил оборотню с крыши.

В ответ на вопросительные взгляды товарищей Владимиров сказал, пряча книжечку за пазуху: «Не ломайте голову. Это водительские права. Еще в ДОСААФе получил. Никак не соберусь поменять на новые».

– Из наших бесед я понял одно: большинство вервольфов основной целью считает причинение страха, боли и страданий, – продолжил свой рассказ Митрич. – Они получают удовольствие от человеческих мучений. Пока одни вервольфы поступают просто – вызывают волну ужаса, в которой погибают невинные люди, другие предпочитают более тонкие махинации. Путем тщательно выверенных действий, начиная от незначительных событий и заканчивая глобальными злодеяниями, они создают атмосферу страха и паранойи, парализуя и разрушая любое общество. Мне кажется, что оборотни, избравшие такой вид террора, считают его высшей формой «искусства». Из-за этого мы вдрызг разругались. Мои потомки еще живы, они нормальные люди. А он обозвал меня полукровкой и помоеедом, а потом ушел. Я несколько раз натыкался на его следы. Везде он шныряет да вынюхивает! Партизаны недавно ушли к Старому логу, там недалеко логово оборотня-барсука. Последний раз рядом со следами Нагеля я видел еще пару, но поменьше. С ним шли еще двое. А волки это или вервольфы – мне неведомо.

– К партизанам не проводите? Так сказать, за компанию, – подал голос командир. – Вы в лесу каждую тропинку знаете.

– Это с какой стати? – опешил лесник, державший в руках глиняное блюдо с желудями и мучившийся дилеммой: предложить лакомство непрошеным гостям или не стоит. – Меня людские дела уже давно не волнуют. Царский режим или коммунисты – мне без разницы. Люди отдельно, а желуди отдельно. – Митрич наконец решил дилемму и крепко прижал блюдо к груди.

– Э-э, нет, уважаемый. Вы в своей дубраве не отсидитесь. Вервольфы начали борьбу за чистоту крови. Неистинных оборотней, всех неполноценных, на их взгляд, они попросту уничтожают. Раньше или позже. Если с ними не разобраться, они вас в покое не оставят. Вопрос времени. Проверить легко. Но стоит ли? Двинем к партизанам, хотя я сомневаюсь, что они смогут помочь. Заодно проведаем верджера, если жив еще. Сами убедитесь в нашей правоте. Вам здесь еще жить.

– А вдруг с вервольфами столкнемся? Их, может, трое, а вы, людишки, мне не помощники. Точно освежуют, – упорствовал Митрич. Ему очень не хотелось общаться с собратьями, а особенно – покидать дубовую рощу.

– Как знать! Может, поможем и отвадим навсегда от здешних мест. Нам, в сущности, родная нечисть по духу ближе.

Владимиров расстегнул свой ранец из оленьей кожи и вывалил на стол его содержимое. Помимо вещей, необходимых каждому походнику, на столе лежали, тускло поблескивая, несколько серебряных ошейников, к которым крепились длинные цепочки. По внутренней стороне они были утыканы острыми шипами. Не позавидуешь тому, на чьей шее такой сомкнется. Была еще аккуратно перевязанная связка из четырех плеток с короткими черенками. От черенков шли серебристые шнуры, на концах которых висели маленькие серебряные шарики, утыканными иглами. Еще там был нож из синего обсидиана; судя по сколам, в неолите уже были свои охотники на вервольфов.

Командир каждому раздал по ошейнику и плетке. Синий каменный нож без чехла подвесил себе на пояс за плетеный кожаный ремешок. Владимиров и Кузнецов аккуратно закрепили новое снаряжение на портупеях. Только Задов легкомысленно сунул плетку за голенище сапога, а серебряный ошейник засунул в вещмешок, украдкой попробовав его на зуб. Хохел тоже все упаковал в свой сидор.

Митрич молча наблюдал за сборами. Свое слово он не спешил сказать. Лесник продолжал маяться, но ему надо было принять решение сейчас.

– Никакого оружия из дуба у вас с собой нет? – уточнил он.

– Нет, – усмехнулся командир. – Наша цель – вервольфы.

– Ладно, провожу вас к Старому логу. Заодно и Тимоху проведаю. Давно собирался, – без воодушевления произнес лесник и пояснил: – Это верджер, барсук-оборотень. Я о нем говорил.

– Есть желающие познакомиться с барсуком Тимохой? Так сказать, расширить кругозор? – Владимиров откровенно веселился. В отряде давно заметили: чем страшнее ситуация, тем лучше настроение у командира. Хотя самые проницательные считали это напускной бравадой с легким налетом безумия.

Ответом было гробовое молчание. Кузнецов неопределенно пожал плечами, а Задов мысленно составлял план – где и при каких обстоятельствах потерять серебряный ошейник.

Хохел не выдержал, подошел к леснику и взял из глиняной миски желудь. С громким хрустом надкусил его и, скривившись, хотел сплюнуть на пол, но, столкнувшись взглядом с Митричем, аккуратно выплюнул кабанье лакомство в ладошку.

– Учтите, барсук ненавидит общество. Он очень застенчивый, – уточнил хозяин дома, пряча желуди в буфет.

– Ну и что? – нагловато заметил Задов. – Нам везде рады. И мы со всем уважением.

При этих словах у лесника глазки стали наливаться кровью. Он не забыл своего главного оплевывателя.

После пробы желудя на зуб Хохел громко икнул.

– Фу, какой невоспитанный поросенок, – прокомментировал Лева.

Митрич заскрипел зубами так, что стало слышно всем в избе, и сжал кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Кузнецов посмотрел Леве в глаза и, незаметно для других, постучал себе пальцем по лбу.

* * *

Поначалу, когда они тесной группой вошли в лес, их никто не тревожил. Сухие сучки потрескивали под ногами, поваленные деревья перегораживали путь. Лесная глубь потихоньку притупляла бдительность. Они шли сумрачным лесом, деревья подкрадывались к ним все ближе, их черные дупла кривились, как рты. Игра теней начинала действовать на нервы.

Вечерело. Сумерки надвигались неуклонно и быстро, сгущаясь вокруг десантников.

Свет впитывался в землю, как вода в песок.

Путники давно сошли с кабаньей тропы и шли вслед за лесником по нехоженому лесу. Митрич уверенно двигался среди деревьев, ориентируясь по одному ему известным приметам.

Неожиданно они услышали за спиной волчий вой, пронзительный, но далекий. Лесник ничего не сказал, но зашагал быстрее. Такой же леденящий сердце, но приглушенный расстоянием вой прозвучал далеко впереди, вызывая одно желание – вернуться. Когда путники в нерешительности остановились, вой вдруг возник сразу справа и слева. Казалось, что кто-то этот вой передает дальше через весь лес, до самого отдаленного уголка. Те, которые передавали вой как эстафету, чудилось, были бодры, сильны и ко всему готовы.