Ты родишь мне ребенка - Вероника Колесникова

— Все это его рук дело, понимаешь. Автоподстава, выселение, отказ банков. Про работу фирмы даже говорить не хочу – она попросту встала. Хорошо, что удалось уговорить владельцев второй стороны на встречу, чтобы лично утрясти дела.

Он опускает голову и снова занимается переписками и поиском информации в сети на сотовом телефоне. А в моей душе все смешалось, сжалось в комок… Как это – Камал? Зачем? Для чего?

Наконец, Игорь завершает свои неотложные дела, выходит из кухни. И через секунду я слышу, как льется вода в ванной комнате.

Тру виски. Перед глазами от усталости начинает все плыть, но я беру себя в руки.

Так. Рубашки. Костюм. Два? Один? Три?

Измученная переездом, я даже не могу сфокусироваться на одной мысли, чтобы понять, что мне нужно делать в первую очередь, и от этого открытия мне становится безумно, ужасно себя жаль.

Слезы буквально закипают на глазах, руки бьет мелкая дрожь.

Дверь в ванной комнате хлопает, Игорь босиком шлепает в спальную, и, не включая свет, ложится в кровать. Мое лицо морщится в преддверии закипающей истерики, но я глушу ее в себе, давлю что есть силы, и это придает мне сил.

Встаю, иду в комнату, беру телефон и включаю фонарик: чтобы не беспокоить мужа, собираю ему чемодан. Голова как-то сразу начинает ясно мыслить и работать, будто бы не была только что забита всем подряд, решая невозможные проблемы и дела.

Наконец, все закончено. Кофр с костюмами у двери; на тумбочке, которую я сама лично подняла на второй этаж, и от чего начала болеть поясница, - ключи; начищенные туфли – у порога.

Я сажусь прямо на пол и отпускаю на волю слезы, которые, наконец, текут от усталости по моим щекам…

— Привет, красавчик! Что ты пьешь? — устало перевожу взгляд на ту, кто нарушает мое одиночество. Перед лицом мелькает кроваво-красный маникюр, и, поняв, что стал якорем для моего затуманенного взгляда, тут же оказывается в районе смелого декольте пышной блондинки. Дамочка уже давно «ведет» меня, и, похоже, решила перейти к активным действиям. Поворачиваю в ее сторону голову. Она мнется возле меня, строит улыбочки, стреляет глазками. Дамочка неплоха, можно на раз- два…да и на три, чего уж там…

Прислушиваюсь к себе. Кажется, нижняя часть меня была бы не против, но вот верхняя! Глаза сами собой закрываются.

— Эй, ну что? — тон у блондинки из просительного становится настойчивым, она даже трясет меня за плечо.

Кажется, я опять чуть не уснул. Невежливо заставлять даму ждать, надо брать себя в руки.

Осматриваю ее медленно, с головы до ног, не пропустив ни одной выдающейся детали, натягиваю на глаза солнцезащитные очки, которые смотрятся инородным элементом в ночном клубе в самый темный час ночи, и медленно говорю, чувствуя, как хрипит горло, видоизменяя голос:

— Давай не сегодня. Я устал.

Она вспыхивает от корней своих крашенных волос и покрывается красным румянцем. Я закатываю глаза: не я первый и не я последний отшил эту сладкую девочку. Но, давайте смотреть правде в глаза – сегодня мне нужен только сон. Много, много сна.

Беру свой стакан и иду к выходу, расталкивая последних людей, что остались в баре. Уверен, дамочка шлет мне в спину проклятия. Надо поспешить, пока в дело не пошли длиннющие ногти, как у тигрицы, или ножи, которые, уверен, она прячет за резинкой чулка.

Залпом выпиваю содержимое стакана и с размаху приземляю его на стойку охраны, кивнув на прощание.

Не буду же я говорить ей, этой девушке, что теперь, после того, я попробовал амброзию, обычная пища стала для меня пресной?

После Оксаны у меня не было женщин. И я хочу сказать, что они все мне не нужны. Ни одна. Никакая женщина не может заменить мне ту, что уже ушла…

В такси снова чуть не вырубаюсь, но возле дома прихожу в себя. На сиденье болтается забытая кем-то бутылка с водой. Выливаю остатки минералки себе на голову, чтобы взбодриться.

Но как только оказываюсь у подъезда старенькой пятиэтажки, сразу же прихожу в себя. Смотрю на второй этаж, сразу же вычисляя, где может находиться девушка, похитившая мое сердце.

Сам дивлюсь тому, насколько я на ней зациклился. И почему это произошло? Как люди сходят с ума, замкнувшись на одной детали, вещи, человеке? Кажется, я скоро к ним присоединюсь…

Знаю, что Игоря дома нет. Я сам лично договорился с поставщиками имплантов о том, чтобы они встретились и лично поговорили. После чего их проблема «решится». Я хочу увидеть Оксану, поговорить с ней, раз уж больше никак не выходит. В конце концов я заслужил это!

Остатки алкоголя быстро рассеиваются, растворяются, выкипают из крови в считанные секунды, стоит только войти в дом, в котором она теперь живет. И мое сердце сжимается – сам поставил их семью в такие условия, что им пришлось переехать к черту на кулички. Зачем я это сделал? Зачем порчу жизнь ей и себе, и этому придурку, которому повезло стать ее мужем?

Но я точно знаю: простой разговор с ней, выяснение отношений – это не наш вариант. Она бегает от меня, сторонится как огня, и, на самом деле, этот инстинкт самосохранения в ней развит очень хорошо.

Все так запуталось, так смешалось…

Стучу в ее дверь и прижимаюсь к дереву щекой, наваливаюсь грудью. Она не откроет, это точно, но так я могу представить себе, что она находится рядом со мною…хотя бы несколько минут.

И вдруг среди этого ночного безмолвия я чувствую, как мое сердце начинает стучать сильнее и быстрее: тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! Мне кажется, что нос заполняет аромат женщины, которая находится по ту сторону двери. Мягкий, обволакивающий, родной.

— Оксана, — говорю я шепотом, но так, чтобы она меня слышала. — Открой мне.

Она молчит, но мне кажется, что через дерево двери я вижу ее очертания – настолько сильной становится хрупкая связь между нами.

— Я не могу без тебя, — говорю, качая головой. Это правда. Это, черт возьми, настоящая правда, а не придуманные слова для того, чтобы затащить в постель или получить что-то от другого человека.

Мое сердце открыто, оно кровоточит рядом с ней, и я снова ощущаю себя тем самым маленьким Маугли, которого приютила медсестра в своем сарае, давая приют закрывшемуся от жизни и всего мира пацану.

— Поговори со мной, — я отстраняюсь, упираюсь о дверь ладонью в том месте, где, скорее всего, находится ее щека. — Мне нужно услышать твой голос…

Мне кажется, что я слышу всхлип и успокаивающе провожу рукой по двери, будто глажу свою женщину по голове.

— Ты нужна мне, Оксана, — правда рвется из сухой глотки клочками. — Расскажи мне все о себе. Чем ты живешь? Что тебе нравится? Поговори со мной.

Дверь ожидаемо молчит, не двигается. За ней даже не слышно никакого движения. И от этой мысли, что я снова брошен, снова оставлен один, будит во мне мальчика, который не говорит на русском, а потому все воспринимает как враждебную среду.