Яблоко Евы - Анхель де Куатьэ

Картина была просто безумной. Едва сдерживая подступивший к горлу приступ рвоты, Ева отвернулась. Но зрелище, которое открылось ее взору теперь, было еще ужаснее. Обезумевшие от боли люди бежали, но кто-то споткнулся, упал, а вслед за ним, на него, друг на друга повалились еще десятки других. Их тела, столкнувшись, стали рассыпаться прямо на глазах у Евы, как прогоревшие поленья — на сотни пылающих угольков.

«Господи, но почему?! — закричала Ева. — Почему Ты не заставишь небеса разверзнуться? Почему Ты не прольешь на землю реки воды?! Почему не потушишь этот огонь?! Почему?!»

«То, что ты видишь, Ева, не внешнее, а внутреннее… — печально ответили небеса. — Я могу пролить на людские головы океаны вод, но и капля моей росы не может упасть на их души… От Древа Познания они вкусили плода свободы, и ты видишь, как они распорядились ею…»

Ранним утром Ева, так и не сомкнув глаз, вышла из дома. Наугад она села в какой-то трамвай и, бессмысленно уставившись в окно, доехала до конечной остановки. Там ее попросили выйти, и она пошла пешком. Вероятно, она была в дороге около двух часов. Быть может, чуть больше. И вот, наконец, увидела перед собой стены храма.

Это был хорошо известный в городе женский монастырь — намоленный, святое место. Когда Ева поняла это, ее глаза как-то сами собой намокли от слез. Бог привел ее к дверям своего храма! Она оказалась здесь нечаянно-негаданно, ее словно привели сюда за руку. Да, перед Евой дом, в котором она проведет остаток своей жизни.

И еще Ева внутренне очень обрадовалась, поняв, что этот монастырь — ближайший храм от того места, где вчера ей явился Ангел… А значит, она теперь всегда будет рядом. Сможет ходить туда на службы. Все как-то само собой совпало. Было в этом что мистическое, таинственное и прекрасное. Разомкнутые пути сходятся…

Ева толкнула тяжелую дубовую дверь и вошла внутрь монастыря. Там было тихо, холодно, пусто. И пахло ладаном… Ева прошла по длинному коридору, надеясь отыскать человека, которому она могла бы рассказать о своем желании остаться в монастыре. Но не встретила ни единой души. Словно подземелье, словно место для последнего упокоения.

И тут Ева увидела то, чего никак не ожидала… Не верила своим глазам! Остолбенела.

Перед ней стояла та старуха, которую она повстречала вчера на набережной. Та, которая остановила ее в последнюю минуту перед прыжком с моста, перед смертью. Эта встреча была такой неожиданной, такой странной, что холодок пробежал у Евы по спине. Она остановилась как вкопанная, не зная, что сказать, как себя вести…

— Пришла, дура! — в обычной своей манере заорала на нее старуха. — Пришла ведь! А зачем?! Спрятаться решила?! От себя не убежишь, дура! Нечего тебе здесь делать! В миру дела свои реши для начала, а затем сюда приходи! А пока не решила — нет тебе здесь места! Все! Чего смотришь?! Сказала тебе — пошла вон отсюда! Во-о-он!!!

Старуха орала, трясла руками и, указывая Еве на дверь, топала ногами так, словно ее поставили на раскаленную сковороду.

— Но… — прошептала Ева, осознавая, что ее планам стать монахиней не суждено сбыться.

Все ее существо сжалось от ужаса. — Но почему?..

— Ага! — продолжала кричать на нее старуха. — Боишься?! И чего ты испугалась, дура?! Боишься, что в мир надо возвращаться! Значит, ты не к Богу пришла, а от мира своего сбежала! А коли Бог таким твой мир сделал, значит, надо это зачем-то! А ты бежишь! Кого обдурить надумала?! Не-е-е… Бога не проведешь!

— Нет у меня больше дел в мире… — голос Евы, вдруг, стал жестким. — Нет!

От гнева и отчаяния Ева ощутила в себе огромные силы. Почему эта старуха понукает ею?! Как она может ей приказывать? Что она вообще понимает?!

— Это ты у них пойди поспрошай — нет у тебя дел аль есть… — недовольно проворчала старуха, продолжая указывать Еве на дверь.

Впрочем, старуха явно сразу стала чуть поспокойнее. Она словно испугалась Евы или заметила что-то, чего Ева не поняла.

— У каждого свой крест, — сжимая челюсти, почти проскрежетала Ева. — Если у кого-то проблемы — это его дело. У меня же больше никаких дел в мире… — тут она на секунду запнулась, но исправилась и продолжила: — В миру нет. И я не сбежала, я приняла решение уйти. Это разные вещи!

Произнося эти слова, словно стреляя из пистолета с глушителем, Ева все больше и больше начинала верить в собственную правоту. Хватит на нее вешать проблемы всех кого ни по-падя! Хватит! То, что Ева видела сегодня, ее видение разбудило в ней это чувство, подтолкнуло к этим мыслям.

Проще всего занять позицию, что ты отвечаешь за всех людей, с которыми тебя сводит судьба, мучиться этим, переживать за них. Но что, если они сами палец о палец не ударили, чтобы все у них было хорошо?.. Что, если они сами свою жизнь в грязь втоптали?.. Что, если они сами не хотят себе добра?! Что можно с этим сделать?!

Вот тот же Глеб… Да, он замечательный. Да, Ева любила его до беспамятства. Да, она даже была с ним счастлива. Но где он-то был все это время? Где он был?! Почему нужно было ждать столько лет? Зачем он ее так мучил? Как она теперь вообще может ему верить?! Он говорит, что он понял. А что он понял?! Ева все это ему говорила тысячу раз!

И сейчас эта старуха пытается ее убедить, что Ева должна решать какие-то «свои» дела с людьми «в миру». Но у Евы нет с ними больше никаких дел, и если она не хочет иметь с ними дел — все, кончено. Более того, у всех этих «дел», по сути, нет никакого решения. Они никогда не решатся, потому что сами эти люди… наплевали на свою жизнь.

С каждой минутой Ева все больше, все яснее, все четче понимала, что с ней случилось. Она должна раз и навсегда отказаться от мнимой ответственности за других людей. Она должна взять свою, личную, подлинную ответственность за себя. В конечном счете, весь этот мир — это только ее жизнь. Остальные люди живут… в своих мирах.

Ева много раз слышала про теорию, которую называют солипсизмом, — мол, никто из нас не знает, есть ли у другого человека сознание. Не является ли это чужое сознание некой галлюцинацией, плодом ее фантазии, опрометчивым допущением? Да, мы не знаем, живут ли другие люди. Может быть, и нет. Может быть, это только иллюзия.

В конце концов, мы никогда не можем почувствовать боль другого человека. А что, если он и вовсе ее не испытывает, а только изображает, пародирует, играет с нами в такую игру. Откуда мы знаем, что вокруг нас, вообще, живые люди? Что, если все они — нечто вроде «аппаратов», неких «снарядов», чтобы испытывать нас, быть нашим духовным заданием?..

Это кажется полным бредом. Но так может быть. Что, если они не живые?..

Ева сама не заметила того, что погрузилась в свои раздумья, буквально выпала из разговора. Она стояла посреди монастырского коридора как в забытьи, в некой прострации…

— Да, Ева, плохи твои дела… — вдруг сказала старуха. Сказала тихо, спокойно, печально, без осуждения. Лишь констатация факта. — Хуже, чем я думала… Иди, мать. Иди…