Я заберу у тебя ребенка - Яна Невинная

— Мамочка! Смотри, какое платье! — Лиза крутится вокруг своей оси, демонстрируя свой наряд, и меня медленно отпускает напряжение. Она не похожа на пленницу, ей здесь нравится, и в особенный восторг приводит новое платье.

— А туфельки! Смотри, какие! — восклицает она звонким голосом, который отдается музыкой в моей душе и вызывает новый поток слез, но я сдерживаюсь, нахваливая внешний вид моей малышки.

Наконец я улавливаю, что вокруг меня распространяется удушливая атмосфера. Все ощутимо напряжены. Бакаев стоит поодаль, отстраненный и холодный, его рука лежит на плече его дочери. Нашей дочери. Осознание ударяет меня прямо в грудь, наваливается сначала неверие, потом дикая, взбалмошная, неконтролируемая радость. Поднимаюсь на ватных ногах и с мягкой улыбкой на губах делаю короткий шаг в сторону доченьки. Конечно, я не имею права ее пугать, называть себя ее матерью, обнимать и целовать.

Это страшно— отдать своего ребенка, но я покупала жизнь матери. Сделка ценою в вечное чувство вины, с которым я живу по сей день. Зарина одета в точно такое же платье, как у сестры, только выглядит в нем как покорная ученица пансиона благородных девиц, тогда как Лиза похожа на маленькую разбойницу, которая никогда не переступала порог подобного заведения.

Что-то в выражении моего лица настораживает девочку, и она вопросительно смотрит на папу, а строгая женщина вырывается вперед, загораживает Бакаева и нашу дочь и начинает ему что-то быстро-быстро говорить. Тараторит на непонятном языке и размахивает руками, видимо возмущаясь моим приездом. Боже, неужели это его мать?

Если и так, я готова воевать и с ней тоже. Поэтому решительно шагаю вперед, но Бакаев одним только взглядом заставляет меня остановиться.

— Тетя, иди и распорядись, чтобы нам подали чай. Иди! — пресекает очередную волну жарких возмущений. — Зарина, поздоровайся с тетей Оксаной, — мягко подталкивает девочку ко мне, не обращая внимания на грозное бормотание удаляющейся от нас тетки.

— Здравствуйте, тетя, — очень хорошо поставленным голосом медленно проговаривает девочка, и я пытаюсь отыскать в себе силы, чтобы не дернуться вперед, не обнять ее, сжимая руки в кулаки до боли, но тут же их расслабляю, как и мышцы лица. Улыбаюсь, выражаю радушие и стараюсь приручить свою маленькую девочку, как приручает дрессировщик дикое животное. Медленно, терпеливо, шаг за шагом, стараясь не нервировать.

— Меня зовут Оксана, — мягко говорю, повторяя на всякий случай слова Бакаева, и подаю ей игрушку, но девочка ничего не делает без одобрения отца, она как будто на него настроена, а еще скована по рукам и ногам злой реакцией тетки. Робко спрашивает глазами у отца, можно ли взять куклу, и он милостиво, одним властным кивком, разрешает ей.

Я вижу, что Зарина несамостоятельна в своих реакциях и решениях, она полностью зависит от взрослых. И закипаю внутри, аккумулируя поток гнева, вот только направлен он не на родителей Зарины, а на саму себя. Не знаю, как справиться с этой волной агрессии, она способна меня уничтожить. Но важнее, чтобы часть потока не излилась на ни в чем не повинную девочку.

— Спасибо, тетя Оксана, — снова неспешно говорит Зарина, как будто каждое слово взвешивает, перед тем как произнести. На фоне неторопливости Зарины хаотичное мельтешение Лизы, разрывающей коробку и хватающей куклу, ярко показывает разницу между девочками.

— Мам, у нас одинаковые куклы! У нас все одинаковое! — восхищается Лиза, и это давит на мой воспаленный мозг. Едва заметно морщусь, скрывая боль. Улавливаю взглядом быстрое движение Бакаева, он делает ко мне шаг. Неужели думает, что у меня очередной обморок, и хочет подхватить? С чего такая забота? Или это просто инстинкт?

Мне нужно за что-то зацепиться, как за спасательный круг, чтобы выплыть на поверхность, поэтому я цепляюсь за окружающую реальность и выполняю физические действия, пряча внутри свою боль, запаивая ее, как люк в атомный реактор, полный смертельно опасной радиации. Облизываю пересохшие губы и спрашиваю:

— Девочки, вам нравятся куклы?

Намеренно опускаю имена, потому что не хочу произносить то новое имя, которое Арслан дал Лизе. Интересно, как он теперь будет ее называть?

— Мама, я давно такую хотела! — восклицает дочка, зажав в руках куклу и принявшись расчесывать ей волосы розовой расческой. — А у Зарины очень много кукол! Несколько домов, карета, мебель, куча одежды и туфелек! Но они почти все остались в том доме, а тут нам даже не во что играть, — захлебываясь, рассказывает Лиза, и Бакаев с Зариной изучают ее одинаковыми заинтересованными взглядами, словно увидели забавную обезьянку в зоопарке. Нет, она им очень нравится, она милая и смешная, но подойти из осторожности они боятся. Вдруг укусит, она же дикая.

— Тогда хорошо, что мы привезли вам кукол, — улыбаюсь я, гладя свою девочку по волосам. Так и находимся в тех же позах — я держусь за Лизу, Зарина не отпускает папину руку.

— Девочки, нам с тетей Оксаной нужно умыться и переодеться с дороги. Пойдите помогите тете Касиме накрыть на стол. Мы скоро подойдем, — Бакаев твердым голосом прерывает нашу встречу, и я с тоской смотрю, как сестры, взявшись за руки, убегают в ту сторону, куда ушла злобная тетка Бакаева. Вернее, моя Лиза несется вперед, как маленький локомотив, а Зарина следует за ней наподобие послушного вагончика.

Напряжение чуть-чуть меня отпускает, медленно поднимаюсь с коленей и осознаю, что почти не дышала. В груди больно, и я прикладываю руку к области сердца.

— Тебе плохо? — хмурится Бакаев, бегая взглядом по моему лицу.

— Нет, нормально, — спешу его заверить, чтобы не отправил отлеживаться в постели. На самом деле, я бы не отказалась прилечь, но что может быть важнее моих девочек?

— Пойдем провожу тебя в комнату, — говорит он, и я наконец даю себе волю и осматриваю имение, в которое он меня привез. В первую очередь отмечаю пустоту помещений. Мебели очень мало, но это не создает ощущение скудности или бедности, скорее, привлекает внимание к отдельным деталям. Резным перегородкам, колоннам с ажурными украшениями, роскошным темно-красным коврам и низеньким круглым столикам возле небольших возвышений или длинных диванов. На них накиданы разноцветные парчовые подушки, сверху — на стенах — внутри небольших углублений вазы, статуэтки. Освещение мягкое, уютное, исходит от различных настенных светильников. Вокруг дверей и окон резные деревянные рамки. Преобладают красные, золотые и коричневые цвета. Уютно, дорого, роскошно. Как будто я попала в элитный восточный ресторан.

— У нас будет общая комната? — спрашиваю не подумав. У меня вечно язык-помело, постоянно это мне жизнь портит. Бакаев стреляет в мою сторону мрачным взглядом исподлобья, заставляя еще больше жалеть о ляпнутом невзначай вопросе. Но я не терплю молчания, я не умею ждать, не люблю затянутых пауз! А Бакаев — он такой неторопливый, молчаливый. С ним трудно, все время клещами слова вытягиваешь. Ведь вроде в машине разговорились — чего опять захлопнулся и как неживой себя ведет?