Горюч-камень - Дмитрий Дмитриевич Осин

запорожского казака — невесело поддержал:

— По крайности будешь знать, сколько выдюжил.

Дергасов по-начальнически одернул их:

— Никто этого не разрешит! Ручного труда у нас в шахтах нет…

— Ручного, оно нет. А безрукого — сколько хошь, — ввернул обнаженный по пояс и загоревший до черноты Салочкин. На груди, на руках и даже на спине у него виднелись наколотые синей тушью чудовища, женщины, какие-то диковинные деревья и цветы.

Дергасов постарался замять неловкость. Словно не расслышав ничего, он как ни в чем не бывало кивнул проходчикам на Рослицкого:

— Расскажите лучше представителю «Гипроугля», как вы собирали, монтировали щит.

Рослицкий вынужденно пошутил:

— Рассказывать — не рубать, можно и без давления!

Проходчики испытующе оглядели его.

— Плохо у нас с компрессорной…

— Прохватите кого следует, — посоветовал Хижняк. — С песочком, чи там с уксусом!

— А кого следует? — полушутливо постарался уточнить Рослицкий.

Но они не поддались.

— Полазайте, сами поглядите!

— Эх, зря вы не из «Крокодила», — пожалел помалкивавший до этого Мудряков. — Ему бы тут у нас поживы до сё хватило, — и черкнул ребром ладони по горлу.

Разговор принимал нежелательный оборот. Дергасов поднялся с металлической поперечины, на которой присел, и грубовато оборвал:

— Ну-ка, попробуйте: может, воздух пошел?

Пулеметная очередь рванулась снова, резанула уши. Хижняк скомандовал:

— И то, ребя. Кончай балагу-ур!

«Однако, он умеет, когда надо, — почти одобрительно подумал Рослицкий, пробираясь вниз, к транспортеру. — Все не переговоришь…»

11

Переговоришь или не переговоришь все, а выполнять распоряжение надо. Перед сменой к Волощуку подошел худощавый, ломоносый проходчик в надвинутой на глаза каске и коротко бросил:

— Принимай пополнение, Лаврен!

Не скрывая, что рад, Волощук дружелюбно спросил:

— Ну, как оно? Подлечился?

На них зашикали. Чистоедов давал последние указания спускавшимся и, запнувшись на полуслове, напутственно махнул рукой.

— Ну ладно, идите! Беда с некоторыми. Пока болеют — от дисциплины отвыкают.

Шахтеры потянулись к выходу. Держась поближе, Тимша приглядывался к новому проходчику и, чувствуя себя уже не новичком, а полноправным членом смены, тихонько спросил:

— Кого это к нам, Косарь?

— А тебе не все равно? — вместо ответа огрызнулся тот и громче, чем следовало, скомандовал: — Садись довеском! Поехали…

В забое Волощук, будто оправдываясь, стал объяснять:

— Я думаю, ты на комбайн, Ненаглядыч. А мы — крепить. Вроде бы сподручней будет.

— Давай так, — покладливо согласился тот. — Хотя тебе бы, как звеньевому, лучше самому на комбайне.

— Мы с тобой напеременку.

— Лады.

Он словно стеснялся, что Волощук уступил ему место звеньевого, и, окинув забой зорким по-ястребиному взглядом, пустил комбайн. Фреза врезалась в пласт, стала подрезать его сверху. Лапы погрузчика погнали породу на транспортер, в вагонетки, а Ненаглядов, будто работал здесь всегда, прибавлял и прибавлял скорости.

Теперь дела хватало всем. Волощук с Косарем готовили металлические сегменты для крепления, накатник, распил. Тимша следил за транспортером и погрузкой, покрикивая Янкову, когда нужно было подвинуть состав, чтобы порода, нагрузив доверху очередную вагонетку, сыпалась в следующую.

Вчетвером работать было куда легче. Удавалось даже краешком глаза поглядывать, как работал на комбайне Ненаглядов, как ожесточенно, словно сердясь на кого-то, стягивал хомуты Косарь. По всему было видно — Волощук встретил пришедшего с радостью, а Косарь — неладно, точно Ненаглядов чем-то мешал ему.

«Видно, тоже на комбайн метился, — не без душевного удовлетворения догадался Тимша. — Да получше проходчик нашелся!»

Сам он чуть не с первого дня со всем пылом страсти влюбился в комбайн и отдал бы, кажется, все — лишь бы сесть на него. Следя за работой Ненаглядова, Тимша сразу заметил, что тот всегда начинает уступ сверху, как бы обнажая пласт, заставляя его обрушиваться на погрузчик собственной тяжестью, пока не приходило время ставить и стягивать хомутами сегменты.

«Мне у него учиться да учиться, — радовался Тимша. — Ненаглядыч, наверно, с завязанными глазами работать будет и не собьется!»

Но как бы то ни было — звеньевым все-таки считался Волощук, и Ненаглядов с готовностью признавал это. Между ними установилось нечто похожее на взаимное признание превосходства друг в друге. Ненаглядов признавал, что Волощук и впрямь — старший в смене, а тот отдавал должное его умению и опыту.

Тимше нравилось это, хотелось походить то на Волощука, то на Ненаглядова, а лучше бы — на обоих сразу. И только Косарь злился неизвестно на кого, неизвестно за что и крутил гайки так, что те визжали и стонали.

Вентиляционный штрек, который они прокладывали, шел к Большому Матвею. Сухие участки перемежались с обводненными. В отдельных местах давление горных пород было таким, что не всякое крепление выдерживало.

Подтаскивать сегменты и крепеж приходилось то и дело. Тимша вызвался тоже. Нисколько не удивившись, Волощук принял это как должное.

— Пойдем! Бери рукавицы…

Накатник был свален неподалеку. Выбирая подходящий, Тимша обрадованно заметил:

— А работёшка сегодня ладно идет! Верно, бригадир?

— Верно, — не скрывая облегчения, отозвался тот. — Ненаглядыч, брат, даст табачку понюхать. Он ваньку валять не любит…

— Ты его вместо себя не ставь, — с внезапной ревностью сказал Тимша. — Я знаешь как это переживаю. И Косарь тоже.

— Ну, Косарь совсем не потому, — криво усмехнулся Волощук. — А ты брось! Ненаглядыч в звеньевые не собирается. У него свое.

— Откуда он к нам?

— До больницы в другой смене работал. А теперь у нас. Для партийной прослойки.

Подтащив накатник в забой, они вернулись за распилом. Горбылеватый, занозистый, он жалил ладони, но Волощук словно не чувствовал ничего.

— Ты не жалеешь, что его к нам в смену? — снова спросил Тимша.

— Тю! — чуть не прыснул со смеху тот. — Да Ненаглядыч — Герой Труда: Звезду и орден имеет.

Тимша подхватил распил, заторопился. Проникшись уважением к Ненаглядову, в душе он все равно отдавал предпочтение Волощуку.

Пока Янков отвозил породу, комбайн не работал. Проходчики заделывали боковые стенки, перекрывали накатником верх. Работа шла споро, много легче, чем прежде. Даже Косарь не покрикивал на Тимшу, как бывало, а молча с одного-двух ударов вгонял распил под крепление.

Наконец Ненаглядов присел, достал жестянку с нюхательным табаком. Ломоносое его лицо еще хранило отпечаток болезни, усы напоминали ячменные ости.

— Что ж ты там, в больнице? — хмуро поинтересовался Косарь. — Лечился? Или так же табачок нюхал?

— Лечился и нюхал.

Внутренне накаляясь сам не зная отчего, Косарь продолжал расспрашивать все с той же хмурой и пренебрежительной ухмылкой:

— И много там нашего брата… шахтера?

— Счетом не считал, — Ненаглядов будто не понимал, чего от него добиваются. — А ломота в ногах вроде полегчала. Теперь бы на курорт куда: на Кислые воды или в Сочи.

Волощук не вытерпел. Хлопнув Косаря по плечу, рассмеялся.

— А ты что? Тоже на курорты собираешься?

Тот уничиженно хмыкнул:

— Мне бы