Нечестивец, или Праздник Козла - Марио Варгас Льоса

Благодетель снова отвлекся: вспомнил Гуадалупе, для друзей — Лупе, мощную мужеподобную мексиканку, на которой женился Джонни Аббес в тот таинственный и полный приключений период своей жизни в Мексике, когда он, с одной стороны, посылал Ножику подробнейшие отчеты о житье— бытье доминиканских эмигрантов, а с другой — посещал революционные кружки, вроде того, где были Фидель Кастро, Че Гевара и кубинцы из движения «26 Июля», которые готовили экспедицию на «Гранме»; или же встречался с такими людьми, как бывший прежде покровителем Лупе Висенте Ломбарде Тол сдано, близко связанный с правительством Мексики. У Генералиссимуса нe было времени спокойно расспросить полковника о той поре его жизни, когда он обнаружил у себя призвание и талант к шпионажу и подпольной деятельности. Жизнь у него наверняка была интересной, есть что порассказать. Почему он женился на этой ужасной женщине?

— Я всегда забываю у вас спросить, — сказал он резко, как обычно разговаривал со своими сотрудниками. — Как получилось, что вы женились на такой безобразной женщине?

На лице Аббеса Гарсии он не уловил и тени удивления.

— Не из любви, Ваше Превосходительство.

— Это я знаю, — сказал Благодетель и улыбнулся. — Она не богата, так что едва ли вы ловили ее на свой крючок из-за денег.

— Из благодарности. Лупе однажды спасла мне жизнь. Ради меня убила. Она была секретаршей у Ломбарде Толедано, а я только что приехал в Мексику. Благодаря Висенте я начал понимать, что такое политика. Многое из того, что я сделал, без Лупе было бы невозможным, Ваше Превосходительство. Она не знает, что такое страх. И, кроме того, у нее инстинкт, который и по сей день ее не подводит.

— Я знаю, она у вас отчаянная, ей все нипочем, и места посещает такие, куда ходят только мужчины, — сказал Генералиссимус, приходя в прекрасное расположение духа. — Я слышал, что Пучита Брасобан держит для нее наготове девочек. Меня интересует одно: как вам удалось сделать этому феномену детей?

— Стараюсь быть хорошим мужем, Ваше Превосходительство.

Благодетель расхохотался, звонко, как в былые времена.

— А вы можете быть забавным, когда хотите, — похвалил он. — Значит, вы взяли ее из благодарности. Выходит, он у вас встает силой воли.

— Да нет, это я просто так сказал, Ваше Превосходительство. На самом деле и я не люблю Лупе, и она меня не любит. Во всяком случае, в том смысле, в каком это слово употребляют. Нас соединяет нечто более крепкое. Вместе, плечом к плечу переживали риск, вместе смотрели в лицо смерти. И кровь — мы оба здорово запачканы кровью.

Благодетель кивнул. Он понял, что тот имел в виду. Ему тоже хотелось бы иметь такую женщину, как это пугало, черт подери. Он бы не чувствовал себя таким одиноким порою, в минуты, когда надо принимать некоторые решения. Ничто не связывает так крепко, как кровь, что правда, то правда. Может, поэтому он так привязан к этой стране неблагодарных, трусов и предателей. Вытаскивая ее из вековой отсталости, из хаоса, из невежества и варварства, ему столько раз приходилось пачкаться и крови. Скажут ли ему спасибо в будущем эти недоумки? И снова нахлынуло тоскливое чувство. Делая вид, будто смотрит на часы, он краем глаза глянул на брюки. Ни между ног, ни на ширинке пятен не было. Но даже это не подняло настроения. Снова промелькнуло в голове воспоминание о девчонке в Доме Каобы. Неприятный случай. Может, лучше было пристрелить ее прямо там, когда она смотрела на него этими своими глазами? Глупости. Он никогда ни в кого не стрелял просто так, тем более если замешана постель. Только если не было другого выхода, если это было совершенно необходимо для блага страны или чтобы кровью смыть оскорбление.

— Позвольте, Ваше Превосходительство.

— Да?

— Президент Балагер вчера вечером объявил по радио, что правительство выпустит группу политических заключенных.

— Балагер сделал то, что я ему приказал. Почему вы об этом вспомнили?

— Мне надо было бы иметь список тех, кого собираются выпустить. Чтобы подстричь их, побрить и прилично одеть. Полагаю, они предстанут перед прессой.

— Я пришлю вам список, как только просмотрю его. Балагер считает, что подобные жесты хорошо воспринимаются в дипломатических кругах. Посмотрим. Во всяком случае, он придумал это к месту и вовремя.

Речь Балагера лежала у него на столе. Он прочел вслух подчеркнутый абзац: «Дело Его Превосходительства Генералиссимуса доктора Рафаэля Л. Трухильо Молины обре по такую прочность, что позволяет нам к концу тридцатилетия мира, порядка и последовательного правления мнить Америке пример того, на что способны латиноамериканцы на ниве осознанной, истинной и представительной демократии».

— Хорошо написано, не правда ли? — заметил он. -

Вот что значит иметь в президентах Республики поэта и литератора. Когда президентом был мой брат Негр, его речи вгоняли в сон. Ладно, я знаю, что Балагер вам не по вкусу.

— Я не смешиваю мои личные симпатии или антипатии с работой, Ваше Превосходительство.

— Никогда не мог понять, почему вы ему не доверяете. Балагер — самый безобидный из всех, кто со мной работает. Потому-то я и поставил его на это место.

— Я считаю, что его манера и поведение, такое скромное, всего лишь стратегия. Что в своей сути он — не человек режима и работает исключительно на благо Балагера. Возможно, я ошибаюсь. В остальном же я не обнаружил ничего подозрительного в его поступках. Однако за его верность я бы головою не поручился.

Трухильо посмотрел на часы. Две минуты шестого. Его совещания с Джонни Аббесом, за редчайшим исключением, не длились более часа. Он поднялся из-за стола, и начальник СВОРы последовал его примеру.

— Если я переменю мнение относительно епископов, я дам вам знать, — сказал он на прощание. — Во всяком случае, будьте наготове.

— В любой момент, как только вы скажете, можно начать. С вашего позволения, Ваше Превосходительство.

Едва Аббес Гарсиа вышел из кабинета, Благодетель подошел к окну посмотреть на небо. Все еще — ни зги.

— Я знаю, кто это, — сказал Антонио де-ла-Маса.

Он открыл дверцу автомобиля и, не выпуская из рук автомата, вышел на шоссе. Никто из товарищей — ни Тони, ни Эстрельа Садкала, ни Амадито — за ним не последовал; сидя в машине, они наблюдали за рисовавшейся на фоне неясных теней, освещенных слабым лунным светом, коренастой фигурой, которая направилась к остановившемуся неподалеку маленькому «Фольксвагену» с погашенными огнями.

— Только не говори, что Хозяин переменил решение, — вместо приветствия сказал Антонио, залезая головой в окошко, совсем близко к лицу водителя, единственному человеку, сидевшему в автомобиле, одышливому мужчине, в костюме и галстуке, такому толстому, что непонятно было, как он сумел забраться в эту машинку, заключившую его, словно клетка.

— Наоборот, Антонио, — успокоил его Мигель Анхель Баэс-Диас, сжимавший руль. — Он поедет в Сан-Кристобаль в любом случае. А задержался потому, что после прогулки по Малекону ездил с Пупо Романом на базу в Сан-Исидро. Я приехал тебя успокоить, Представляю, как тебе тут не терпится. Может появиться в любой момент. Приготовьтесь.