Мой Пилигрим - Ксения Татьмянина

— А на мать-то похожа, как две капли.

Вот и все, что он говорил, когда приводили на посмотреть. Спрашивал не у меня, а у нянек — как учусь, здорова ли, послушна? Училась я плохо, ленилась. Здорова была на зависть, не болела и росла крепкой. А с послушанием… Те, кто за мной смотрел, на этот счет врали много! А что им — за язык не поймают и не докажут! А я стояла такая вся девочка-скромница, глаза в пол. Конечно, самая послушная и кроткая из всех! И, едва отец уезжал, усвистывала куда подальше по своим интересным делам.

Это пока мне двенадцать не исполнилось…

И все. Фразу «А на мать-то похожа…» отец вдруг однажды не договорил и задумался. А вместо того, чтобы уехать одному, забрал меня в город, в Золотой район, в дом!

Во я дура была, если сейчас вспоминать… закрутилось, завертелось, я за месяц столько людей перевидала, сколько за жизнь не встречала, и всем нравилась — и слугам, и знакомым, что приходили в гости, и управляющим, и даже господам. Отец, когда нужно было ехать в чей-то дом, принять заказ на изделие или доставить уже готовый всегда брал меня с собой. Тогда я и стала часто слышать — жемчужинка… ах, жемчужинка…

Наивности во мне море было, ведрами черпай, а дна не увидишь — такая счастливая! Столько внимания! И ладно на всех посторонних, — отец и брат в семью приняли. Заботились, наряды покупали, за один стол с собой сажали, и я не сразу умом догонять стала, что как-то все разговоры к одному склоняются — жениха бы мне подыскать выгодного. Пристроить в брак с перспективой крепких семейных уз, породниться с счетоводами, например, или с…

А какая теперь разница?

Вагон тряхнуло, и особо сильный скрежет заставил вздрогнуть — на ржавые рельсы заехали, мимо Трущобного покатили. Я смотрела в окно, вынырнув из воспоминаний, и усмехнулась. Небо и земля эти два мира. Золотой район на самом деле, как остров, где ничего не знают о том, куда ушло время, какие у обычных людей нравы, и что такое свобода. Здесь все так по злому, по живому, по-настоящему. А там — средневековье, приправленное электричеством, телефонами и кортежами с личным водителем.

Через год отец познакомил меня с Жани. Молодая женщина, приятная, смешливая, с красивым бархатным голосом — мне сказали, что она новая избранница отца. Я поверила, не задумавшись над тем, почему же он тогда никуда ее с собой не берет, а вечно оставляет при мне. Вроде мачеха, вроде подруга, вроде как еще и воспитывает немного, учит разному — на десять лет старше всего. Я ее больше как сестру воспринимала.

Ну да, конечно…

Следующие четыре года я познавала науку нравиться. Угождать словом, услаждать видом, умилять неискушенным взглядом на мир. Я даже не задавалась вопросом, почему Жани и меня отец поселил в одной комнате, почему она опекала каждую минуту, и даже мыться в ванной приходилось при ней. И почему она так играючи и очень тонко внушала мне идеал об истинной прекрасной женщине, вся роль которой — это служение мужчине.

Это сейчас я знаю, что она наемница из «Фиалок», что она сторожила мою невинность. Чтобы никто не добрался до меня извне, вроде приятелей брата или, ужас, слуги, и чтобы я сама не додумалась по любопытству трогать себя по нежным местам, когда купаюсь, или когда сплю в своей кровати, потому что невинность должна оставаться таковой и в мыслях.

Отец, как истинный ювелир, знал — золото тем дороже, чем чище…

Идиота пожрала жадность. Это я сейчас знаю всю цепь событий — отец и брат решили, что выдать меня замуж, это как-то без гарантий. То ли будет семье выгода, то ли нет. А вот один господин из не самых громких, но все-таки весомых фамилий, очень хочет жемчужинку в оправу на перстень. Не в жены, упаси! В долговые рабыни.

Дворяне доморощенные… короли и бароны. Есть в Золотом такой финт ушами, чтобы как бы и по древнему и варварскому, и как бы по-современному и законному — берет отец или брат, если он глава семьи, большой долг у господина, а оплачивать его обязуется дочь или сестра, подписывая особое соглашение на несколько лет. На несколько самых молодых, самых вкусных и свежих лет!

Что, сравнить эту жизнь с той, что была? Сравнить один город с другим, хотя по всем законам времени и пространства все стоят на одной земле и над районами одно и то же небо? Что я знала о Казематном, Трущобном, Мирном или Сумеречном? Брезгливые слухи от управляющих, которые кивали на мир за высокой стеной как на огромную помойную яму!

А здесь — все так честно!

Загвоздка вышла в том, что, вылепив из меня послушницу, сохранив мою чистоту и наивность, ни отец, ни брат не могли открыто заявить о сделке. И не могли соблазнить обещанием не слабой доли из уплаченных денег за рабство, когда его срок кончится. Во-первых, я не корыстна. Во-вторых, не продажна. В-третьих, не дура… а, нет — дура! Из таких, которых обводят вокруг пальца не на деньгах, а на чувствах!

Заболел папочка, прогорел папочка, разоряться стал, и братец мой тоже — облился неосторожно кислотой, пальцы покалечил, в бинтах. Спасай семью, Аничка! Спасай, кровиночка! И Жани бархатным и проникновенным голосом укладывала вину в самое сердце: «За заботу, за кров, за любовь, будь признательна, глупышка. Если теперь ты не позаботишься о них, то какова же твоя черная неблагодарность».

Занял отец много денег…

Это еще ладно! Пели мне эту песню, купили меня, а я и продалась — согласилась. Согласилась! К кому в постель-то ложиться? Что за господин? Секрет! Мне его откроют только на свадьбе — сам глава района сына женит, будет много гостей, будет бал в саду, будут богатые кушанья, и даже тигра везут из столицы чтобы развлечь интересным, хоть и жестоким зрелищем, — выпустят голодного хищника в зарешеченный вольер и спустят к нему козленка…

Оказалось, что на жемчужинку облизнулись несколько господ. И зачем отцу и брату обижать кого-то из них отказом, и портить хорошее к себе отношение — все по-честному: аукцион. Жани подтверждает и гарантирует качество, долговая бумага готова, только подписать.

Я засмеялась и несколько пассажиров вагона на меня обернулись. Я стояла боком, к окну правой стороной, а к людям левой, со шрамами. И который раз заметила, что как бы ни был полон вагон, а вокруг меня все равно есть пространство отчуждения. Маленького, но все же.

Ух, как я зло засмеялась! От радости, что Аничка сдохла, обломив отцу и брату обалденный куш!

Истинное перерождение!

Где я теперь? На воле! В проклятом городе, с проснувшейся магией, с драконом, которого выбрала сама! А та жизнь — не было ее! Никогда не было!

— На задней площадке, девушка с длинными косами, пройдите к кабине машиниста.