Сосны. Заплутавшие - Блейк Крауч

Она пожала плечами.

– Хуже уже не будет, верно?

– Вы можете умереть.

– Да, это будет так трагично.

– Сколько вам лет?

– А вам сколько?

– Пятьдесят семь.

Дэвид сунул руку в карман, нашел бумажник и вытащил из него все наличные.

– Тут чуть больше двухсот долларов…

– Я не собираюсь делать вам минет.

– Нет, я не… Я просто хочу, чтобы вы это взяли.

– Серьезно?

– Да.

Ее руки дрожали от холода, когда она взяла пачку денег.

– Вы найдете теплую постель на эту ночь? – спросил Дэвид.

– Да, потому что долбаные отели направо и налево сдают комнаты четырнадцатилетним.

– Здесь жутко холодно.

Она ухмыльнулась, в глазах ее мелькнул задорный огонек.

– Я не лыком шита. Нынче ночью я не умру, не беспокойтесь. Но я получу горячую еду. Спасибо.

Дэвид встал.

– И давно вы живете сама по себе? – спросил он.

– Четыре месяца.

– Надвигается зима.

– Я предпочту замерзнуть до смерти, чем вернуться в еще одну приемную семью. Вы понятия не имеете…

– Я рос в красивом районе Гринвича, штат Коннектикут. Милый маленький городок всего в сорока минутах езды на поезде от Гранд-сентрал[14]. Заборчики. Малыши, играющие на улицах. Это было в пятидесятые годы. Вы, вероятно, не знаете, кто такой Норман Рокуэлл[15], но именно такое место он бы нарисовал. Когда мне было семь, однажды в пятницу вечером родители оставили меня вместе с сестрой. Они собирались поехать в город, поужинать и сходить в кино. Они так и не вернулись.

– Они вас бросили?

– Они погибли в автомобильной катастрофе.

– О…

– Никогда не считайте, что вы знаете, откуда родом кто-то другой.

Пилчер пошел прочь, штанины его брюк рассекали траву.

Она окликнула:

– К тому времени, как вы расскажете копам, что видели меня, я уже исчезну!

– Я не расскажу копам, – ответил Дэвид.

Пройдя еще десять шагов, он остановился.

Оглянулся.

И пошел обратно.

Снова опустился перед ней на колени.

– Я так и знала, что вы – долбаный извращенец, – сказала она.

– Нет, я ученый. Послушайте, я мог бы дать вам настоящую работу. Теплое место, где можно жить. Защиту от улиц, копов, ваших родителей, социальных служб – всего, от чего вы убегаете.

– Отвалите, блин!

– Я остановился в центре города в отеле «Дрейк». Моя фамилия Пилчер. У меня уже будет наготове ваш личный, собственный номер, если вы передумаете.

– На вашем месте я бы не стала дожидаться.

Он встал.

– Берегите себя. Между прочим, меня зовут Дэвид.

– Желаю приятной жизни, Дэвид.

– Как вас зовут?

– А вам какое дело?

– Если честно – не знаю.

Она возвела глаза к небу, выдохнула облачко пара и сказала:

– Памела. Пэм.

* * *

Дэвид тихо проскользнул в свой номер и повесил пальто на крючок у двери.

Элизабет сидела в общей комнате и читала при мягком свете торшера, нависающего над кожаным креслом у окна. Ей было сорок два года. Ее короткие светлые волосы начали терять блеск – желтоватые, с намеком на седину.

Ошеломляющая зимняя красота.

– Как все прошло? – спросила она.

Он наклонился и поцеловал ее.

– Великолепно.

– То есть ты закончил?

– Мы закончили. Мы отправляемся домой.

– Ты имеешь в виду – в гору.

– Теперь это наш дом, любовь моя.

Дэвид подошел к окну и раздвинул тяжелые занавеси. За окном не было видно города. Только огни поздних машин на Лейк-шор-драйв и черная пропасть озера позади, разверзающаяся в темноту.

Он пересек номер и осторожно открыл дверь в спальню.

Прокрался внутрь.

Шаги его по толстому ковру были бесшумными.

Ушло мгновение, чтобы глаза привыкли к темноте. Потом Дэвид увидел ее, свернувшуюся на громадной кровати. Она сбросила одеяла и откатилась к краю. Он передвинул ее обратно в середину матраса, снова укрыл и осторожно опустил ее голову на подушку.

Его маленькая девочка глубоко вздохнула, но не проснулась.

Наклонившись, Дэвид поцеловал ее в щеку и прошептал:

– Сладких снов, моя сладкая Алисса.

Когда он открыл дверь спальни, перед ним стояла жена.

– Что случилось, Элизабет?

– В нашу дверь только что постучались.

– Кто?

– Девочка-подросток. Она сказала, что ее зовут Пэм. Что ты велел ей сюда прийти. Она ожидает тебя в коридоре.

Тобиас отвязал свой бивуачный мешок и спустился с сосны. В угасающем свете он примостился за кру́гом камней и, набравшись храбрости, высек искру с помощью кремня и стали. Это был риск, всегда – риск. Но прошло несколько недель с тех пор, как он чувствовал тепло огня. С тех пор, как бросал сосновые иглы в котелок с кипящей водой и позволял чему-то теплому потечь в глотку.

Он тщательно обследовал это место. Никаких отпечатков ног. Никакого дерьма. Ничего, указывавшего на то, что место это посещает кто-то еще, кроме оленихи да пары оленей-самцов. Он видел пучок грубой белой шерсти, запутавшейся в шипах малинового куста.

Тобиас высек искру на кусочек бумажной растопки. Желтое пламя лизнуло ее, занялось и охватило сверток мха с сухими веточками пихты. Красновато-коричневые острые иглы вспыхнули, от сухого дерева начал виться дымок.

Сердце его охватило первобытное радостное волнение.

Тобиас соорудил над разгорающимся огнем пирамидку из палочек и протянул руки к теплу. Он не мылся с тех пор, как в последний раз пересек реку, а это было не меньше месяца тому назад. Он все еще помнил, как уловил в зеркально-гладком потоке свое отражение – борода по грудь, прилипшая к коже грязь. Он смахивал на пещерного человека.