Тяжелый путь к сердцу через желудок - Маша Трауб

И еще — нормальные бабки нормальными делами заняты. Обед варят, сериалы смотрят, носки вяжут, за детьми следят. А эта?! Никто ж не поверит, эта-то колдует! Придет с работы домой, глаза свои черные вытаращит, напротив сядет и давай руки расставлять и пальцами дергать, словно на пианино играет. А спросишь, чего это ты, баба, делаешь, засмеется и заговорит нечеловеческим голосом: «Колдую я!» И не страшно совсем Аглае, потому что когда Алла Викториновна колдует, то всякие дурацкие вопросы задает и сама же на них отвечает:

— Вот скажи мне, Аглаечка, — шевелит пальцами колдунья. — Как ты относишься к людям моего возраста?

— А какой у тебя возраст? — на всякий случай уточняет внучка и, не отрывая взгляда, следит за бабкиными руками.

— Вот твой возраст — шесть с половиной лет, а мой — на пятьдесят восемь больше!

— На сколько? — не верит своим ушам Аглая.

— На много, — уходит от ответа Алла Викториновна вместо того, чтобы заняться ликвидацией математической безграмотности.

— А много — это очень много? — с опаской уточняет девочка на всякий случай.

— Нет, — легко привирает Алла Викториновна и тут же поясняет для пущей ясности: — В переводе на человеческий язык — лет десять.

Девочка, боясь ошибиться, старательно загибает пальчики, получается шестнадцать. Безумная какая-то цифра, ни уму, ни сердцу. Аглая сомневается в том, что Алла Викториновна говорит правду, и предпринимает еще одну попытку получить внятный ответ:

— Это, значит, ты младше мамы?! — Глаза девочки округляются от удивления. — Так не бывает! — сопротивляется Аглая.

— Бывает! — уверяет ее Алла Викториновна и заканчивает делать пассы руками.

— Нет, — спорит внучка, доверяя исключительно своему опыту.

— Да, — стоит на своем Алла Викториновна и улыбается во весь рот.

Она бы и сейчас улыбалась тому, что Аглая сидит в темноте туалета и не выходит наружу. Уж кто-кто, а она-то понимает, чего нормальные люди в уборной делают. Прячутся они. И еще кое-что…

Устав от одиночества, девочка выползает в коридор и представляет, что она кошка: куда хочу, туда и иду! Могу — направо, могу — налево, могу — на одном месте стоять и ничего не делать. Но мама — та думает иначе. Потому что, если бы она думала так же, как и Аглая, вышла бы из комнаты, обняла бы свою кошечку, поцеловала бы в мордочку, накормила бы и спать уложила: «Спи, моя радость, усни…»

Только не сегодня. Сегодня она сердита. Сегодня она будет стоять до последнего и не выпустит ее, Аглаю, наружу, пока та не станет хорошей девочкой, послушной девочкой, самой лучшей в мире.

А вот баба — так она верит, что Аглая хорошая, послушная, лучшая в мире. И скорее бы она уже, что ли, пришла и навела здесь, среди «оккупантов», порядок.

«Давай! Иди уже домой, баба!» — посылает ей сигнал девочка и вползает обратно в убежище.

— Давай, Алла, иди домой! — командует сама себе Алла Викториновна и наводит в лаборантской порядок.

Добирается она долго, потому что поздним вечером транспорт ходит плохо, да и кому на нем ездить?! Все порядочные люди уже сидят по домам, в тепле, в шерстяных носках. А безумная Алла Викториновна дрожит осиновым листом на остановке и на полном серьезе раздумывает: не зайти ли ей еще в гости к подруге? Нет, не ждет ее подруга так поздно. У нее тоже ведь планы, дела какие-то. До Аллы ли ей сейчас?!

И Алле Викториновне не до нее: дома — большой поэт, маленькая Аглая и вечно недовольные дочери и зять. Но другого дома нет у Аллы Викториновны, и на такси денег нет, и в животе урчит, и на работу завтра рано. «Еду домой!» — принимает решение она и звякает мелочью в карманах: на проезд ищет.

В автобусе их трое: Алла Викториновна, контролер и водитель.

— На какой остановке выходить будете, женщина? — интересуется билетерша в ядовито-оранжевом жилете.

Алла Викториновна называет.

— Через весь город пиликать! — ругается водитель, как будто у него есть выбор. И правда — через весь город. Маршрут такой. И водителю обидно везти в автобусе одну сумасшедшую тетку с книжкой в руках.

— Как будто почитать негде? — жалуется водителю контролер и с осуждением смотрит на пассажирку, а потом спрашивает: — Че читаем?

— Фантастику, — докладывает Алла Викториновна и показывает обложку потрепанной книжки.

— А-лек-сандр Ка-зан-цев… — произносит по слогам контролер, застыв над доброжелательной Аллой. — Интересно?

— Интересно, — с готовностью продолжает разговор пассажирка и как-то по-особенному смотрит на билетершу.

— И че там?

— Камень в правой почке, — бесстрастно сообщает Алла Викториновна и протягивает руку по направлению к контролеру.

— Че?! — подскакивает та на месте и инстинктивно отстраняется от указующего перста. — Откуда знаешь?

— Фонит, — спокойно комментирует Алла Викториновна, чем вызывает у билетерши невероятное уважение.

— Да ладно, — отмахивается тетка в оранжевом жилете и хватается за поручень, пытаясь удержать равновесие в момент поворота.

— В почке — камень, — невозмутимо продолжает Алла Викториновна. — По-женски оперировались?

Билетерша с готовностью утвердительно кивает и с подобострастием смотрит на волшебницу:

— А еще вот знаете, женщина, очень у меня коленку ломит. Вот прям ломит всегда почти: холод — ломит, жара — ломит, тяжелое что подниму — снова ломит, а уж если, не дай бог, приболею там или что — вообще ужас! Так ломит! Вы б, женщина, посмотрели, может, уж все?

— Скажете тоже, «все»: артроз коленного сустава справа. Справа ломит?

— Справа, — ни жива ни мертва подтверждает билетерша и садится рядом с Аллой Викториновной. — Это вы видите то есть?

— Вижу, — отвечает пассажирка и снова протягивает руку к контролеру.

— Экстрасенс? — вспоминает популярное слово билетерша и глупо улыбается.

— Ну, как сказать… Можно сказать, и экстрасенс.

— А чего ж вы? И порчу снимаете?

— Снимаю, — честно признается Алла Викториновна, не отдавая себе отчета в том, что произойдет дальше.

— Ой, вы знаете, у меня ведь дочь сглазили! Вот сглазили, прям начисто. Ни один мужик с ей рядом не задерживается. А если и появляется, так она хворать начинает. И так хворает, хворает, что ррра-з — и нет мужика. Так одна и мыкается. Прям не знай, че делать-то! Может, вы ее посмотрите? Чай, хуже-то не будет?

— Не будет, — соглашается Алла Викториновна и обещает: — Посмотрю.

— Ой, посмотрите, правда, — радуется контролер и, счастливая, перебирая руками за поручни, добегает до водителя и что-то ему рассказывает. Тот, разумеется, не верит и даже матерится немного, раз или два, а потом останавливает транспорт, вылезает из кабины и заходит в салон.