Герман Геринг. Второй человек Третьего рейха - Франсуа Керсоди

Но постепенно крепкий организм раненого начал побеждать недуг, и 22 декабря врачи извлекли дренажные трубки, поставленные по всему бедру. С этого момента боль начала резко стихать, и Геринг пожелал немедленно покинуть больницу! Врачи не соглашались его отпускать, но пациент оказался очень настойчивым и убедительным, и накануне Нового года Геринг самостоятельно перешагнул порог больницы, опираясь на два костыля. Карин с нетерпением ждала его в отеле «Тиролер Хоф». «Я постаралась придать комнате хоть какой-то уют, – написала она потом отцу. – […] Местные штурмовики подарили нам небольшую елку, каждая лампочка на которой была украшена черно-бело-красными ленточками. Герман целый день ковыляет на костылях, не находя себе места. […] Мы с ним долго сидели рядом и, наблюдая, как светятся лампочки, обсуждали все, что произошло. Мне было больно сознавать, что Герману пришлось стать беженцем, что его преследовали власти его родной страны! Вечером, когда стемнело, я […] накинула пальто и вышла на улицу подышать воздухом». Увы! Воздух оказался слишком свежим – снаружи разыгралась настоящая снежная буря, – а Карин настолько погрузилась в свои мысли, что пробыла на улице слишком долго… На следующий день у нее поднялась температура, вынудившая ее несколько дней пролежать в постели. Из-за хрупкого здоровья и накопившегося утомления Карин тяжело перенесла простуду.

А Герман Геринг постепенно набирался сил, и уже 2 января 1924 года он попробовал передвигаться без костылей. Попытка оказалась не совсем удачной, и Карин написала об этом сестре: «Я так страдаю при виде моего Германа, некогда энергичного, сильного и веселого, а теперь бледного, молчаливого и такого же худого, как жерди, из которых сделаны его костыли». Потом она добавила: «Вчера и позавчера к нам приходил адвокат Гитлера[41]. Он приезжал прямо из тюрьмы, в которой содержится Гитлер; он привез нам новости о нем и письмо». Разумеется, Гитлер написал Герингу вовсе не для того, чтобы пожелать выздоровления: он доверил ему реорганизацию партии на территории Австрии, а главное, поручил найти средства для оплаты расходов в связи с предстоящим судебным процессом и для финансирования будущей предвыборной кампании «Национал-социалистического освободительного движения»[42].

Это было непосильное задание для человека, который мог ходить, только опираясь на костыли, но уже в конце января 1924 года Герман Геринг отправился в командировку… Четвертого февраля Карин написала сестре с некоторым беспокойством: «В последнее время я его практически не видела. Герман уезжает ночными поездами, чтобы выиграть время; он взялся за работу, словно сумасшедший».

Карин не преувеличивала: капитана Геринга видели поочередно в Зальцбурге, Линце, Граце, Клагенфурте, Санкт-Пёльтене, Айзенштадте, но чаще всего в Вене… Он несколько раз приезжал в австрийскую столицу, чтобы попытаться освободить лейтенанта Россбаха, арестованного за обладание поддельным паспортом. Усилия, предпринимаемые этим еще слабым путешественником, могут удивить, но следует помнить о том, что Герман Геринг оставался верен идеям вождя и действовал с энтузиазмом фанатика. В своей переписке, кстати, он подсознательно использует все выражения Гитлера: «Я хочу вернуться в Германию немцев, а не в республику евреев»; «предателей погубит их собственное вероломство»; «мы начинаем вновь подниматься […] с фанатичной верой в нашу конечную победу». Деятельный член нацистской партии, Геринг, кстати, написал Гитлеру, что готов вернуться в Мюнхен, чтобы их судили вместе, но тот с этим не согласился: Геринг был больше полезен в Австрии, к тому же фюрер намеревался стать главным героем грядущего судебного процесса…

Что он и принялся осуществлять с 26 февраля 1924 года, когда начались заседания специального суда, проходившего в здании пехотного офицерского училища на Блютенбургштрассе. Обвиненный в государственной измене и вооруженном выступлении вместе с девятью другими подсудимыми[43], Гитлер сполна воспользовался присутствием в зале суда журналистов, снисходительностью судей, малодушием прокурора, неуверенностью свидетелей обвинения[44]и пособничеством баварского министра юстиции Гюртнера, для того чтобы превратить суд в трибуну, из обвиняемого стать обвинителем… Вовсе не стремясь преуменьшить свою роль, как это сделал Людендорф, он взял на себя всю ответственность за попытку восстания, которую оправдал в течение многих часов при помощи своего опасного красноречия. «Я один несу за все ответственность, но это вовсе не означает, что я преступник, – говорил он. – Если меня судят здесь как революционера, то я и есть революционер, который борется против революции 1918 года, а по отношению к тем, кто выступает против предателей, нельзя выдвигать обвинение в государственной измене. Иначе тройка, которая возглавляла правительство, армию и полицию Баварии и готовила вместе с нами заговор против национального правительства, виновата не меньше и должна находиться рядом с нами на скамье подсудимых, а не выступать в роли главных свидетелей обвинения[45]. […] Я считаю себя лучшим из немцев, который хотел лучшей доли для немецкого народа. […] Я хотел стать сокрушителем марксизма, собирался решить эту задачу. […] Германия только тогда станет свободной, когда марксизм будет уничтожен. […] Господа судьи, не вам предстоит вынести нам приговор. Этот вердикт вынесет вечный суд истории. […] Вы имеете право признать нас тысячу раз виновными, но история только улыбнется и на куски разорвет решения вашего суда».

Этот продолжительный монолог произвел на судей одновременно усыпляющее и гипнотическое действие… Оправдать Гитлера было невозможно[46], равно как и вынести ему суровый приговор. Поэтому вердикт суда, объявленный 1 апреля 1924 года, предусматривал пять лет лишения свободы в старой крепости Ландсберг за вычетом пяти месяцев, уже проведенных там Гитлером, и подразумевал потенциальное досрочное освобождение фюрера. Его основные сподвижники получили разные сроки, за исключением Людендорфа, которому суд вынес оправдательный приговор[47]. Но Гитлер сумел добиться главного: после неудачной попытки государственного переворота, приведшей его на скамью подсудимых, он выступил перед судьями и получил общенациональную известность. А заключение сделало его в глазах многих немцев мучеником и героем…