Осколки под стеклом - Евгения Мелемина

— Здравствуйте! — звонко сказала Юлька, закрывая собой Игорька. — Я Новикова Юля, я к сестре. Мне разрешили… я на телевидении снималась!

Дежурная молчала, в упор, словно сова, рассматривая вошедших.

— Разрешить, — хрипло сказал кто-то из-за ее спины.

Игорек вздрогнул, услышав этот голос. Повеяло запахом крови и страхом.

Больница же, успокоил он себя, шагая за Юлькой к серебристому бесшумному лифту. Эти запахи для нее обязательны.

— Сюда, — сказала Юлька, проведя его через замерший черный сад искусственных растений и пустой медсестринский пост с заваленными бумагами столом.

— Сюда…

В палате горел маленький ночник. Он оранжевой строчкой обвел серого смирного слона, позолотил зайцев и медвежат. На травянисто-зеленой постели, словно птенец в плетеной корзине, лежала девочка, возраст которой Игорек не смог бы определить — тельце крошечное, запястья тонкие, но широко раскрытые неподвижные глаза взрослые, печально взрослые, как у раненых, обдумывающих свою жизнь в последние минуты перед смертью.

— Саша, — сказала Юлька, подходя к девочке. — Смотри, я врача привела.

— Врачи уже были, — подтянув кончики одеяла, сказала девочка. — Кровь брали… — и показала ладошку с растопыренными белыми пальцами.

— Это другой врач, — зашептала Юлька, садясь перед кроватью на корточки. — Он не сделает тебе больно, он волшебный врач, помнишь, как в книжке?

Большие темные глаза повернулись в сторону Игорька, и во взгляде показалось детское дружелюбное любопытство.

— Привет, — сказала она.

— Привет, — сказал Игорек.

Он держался подальше от кроватки — снова ломило в груди, словно крючьями под ребра — знакомая, страшная боль безысходности.

— Игорь, — сказала Юлька не оборачиваясь. — Вылечи ее.

Игорек замер.

— Вылечи ее. — Юлька повернулась. При неверном ночном освещении ее глаза показались Игорьку звездами.

Снова потянуло запахом крови и страха — на этот раз отчетливо, резко. Густой острый запах. За дверью кто-то был. Игорек, глядя на отблеск Юлькиных кудряшек, зеленое одеяльце и тонкое детское запястье, видел одновременно и черную грузную тень, бесшумно ползущую по коридору. Тот, кому она принадлежала, выжидал молча, ждал, пока в палате свершится что-то, что нужно было зафиксировать, запротоколировать и уничтожить.

Игорек вздохнул.

— Ты еще не в себе, — сказал он. — Я не врач. Я даже биологию в школе не любил.

— Биологию, — пробуя на вкус загадочное слово, повторила Сашка.

Игорек кивнул и тоже присел на корточки.

— Биология — наука о жизни. Ну… знаешь, царство дрожжей, царство грибов.

Юлька смотрела на него с ненавистью. Ненависти было столько, что Игорьку было тяжело дышать.

— Царство грибов, — оживилась Сашка. — Гриб-царь, гриб-царевна…

— Тебе самой нужен врач, — отчетливо, не глядя на Юльку, сказал Игорь. — Или поспать… Отдохни, выспись, чай с медом…

Ненависть полоснула Игорька по руке острыми ногтями. Перетерпев боль, Игорек аккуратно разжал сведенную в воронью лапу ладонь Юльки. Под ней влажно блестели капельки свежей крови.

— Я еще приду, — пообещал Игорек Сашкиным внимательным глазам. — Потом. — Наклонился и погладил шелковистый детский затылок.

В груди заломило сильнее, заныло, словно свело в металлический каркас древнего пыточного инструмента.

Снова повеяло жаром красной неведомой пустыни, и песок, словно кровь, полился между пальцев. У самых Сашкиных губ его разметал в пыль невидимый северный ветер. В палате потемнело — маленький ночник ушел куда-то в сторону, а потом вовсе канул в черноту. Серое, большое и живое подкралось сзади и протрубило на ухо неразборчивое и торжествующее.

— Лечи ее! — зашипела Юлька из темноты. — Лечи, или… или я… — Она не могла продолжать, но вскочила и исступленно вцепилась в плечи Игорька, по-кошачьи раздирая его рубашку.

Я не могу, внезапно осознал Игорек. Умею и теперь понимаю, что умею, но не могу. Мне что-то мешает. Мне что-то мешает настолько сильно… Холодный северный ветер, догадался он.

Северный ветер предупреждает и предостерегает — наблюдай, но не вмешивайся…

От одного раза ничего не будет, подумал Игорек, и ветер вздохнул над самым ухом, а руки стали горячими, и детское тельце охотно поддалось их прикосновению.

Юлька стояла у кровати, опустив руки. Слезы текли по узкому личику.

Ее сестра шевельнулась в руках Игорька и сказала просительно:

— Покружи меня, пожалуйста.

На пол упал ломоть яркого электрического света, и хриплый голос произнес:

— Здравствуй, Юля.

Заглядывали внутрь любопытные женские лица.

— Девочку на обследование, — отдал приказание хриплый и показался, наконец.

Юлька узнала гладко выбритый подбородок и синие жестокие глаза. Приставленный к ней пес в человеческом обличье с редким и колючим именем — Артур.

— Простудился, — развел руками Артур в ответ на Юлькин взгляд. И закашлялся, вежливо прикрывая рот узкой белой ладонью.

— Я могу идти? — спросил Игорек, уже заранее зная ответ.

— Молодой человек, — сказал Артур. — Вы абсолютно свободны в своих желаниях. Хотите — хороший обед в вашем любимом ресторане? Стол уже заказан.

— Мне домой надо, — хмуро сказал Игорек, уже поняв, откуда этот острый запах крови.

— Ради бога! Все предупреждены, — не терпящим возражений тоном произнес Артур.

Теплые руки коснулись плеча Игорька, и он, поколебавшись, передал Сашку подошедшей медсестре. Та ловко завернула ее в маленькое одеяльце и, поманив Юльку за собой, вышла в освещенный коридор. Юлька кинулась следом, бросив на Игорька короткий непонятный взгляд.

Игорек остался в палате один на один с человеком, чей внешний лоск и манеры не могли скрыть хищной стати опытного убийцы.

— Артур Сергеевич, — представился тот и показал Игорьку запредельно полномочную корочку, ловко извлеченную из кармана. Посмотрел на часы. — Наш столик ждет. Наверное, тушеное мясо уже дошло. Вино пьете, молодой человек?

— Игорь, — устало сказал Игорь.

— Ну конечно. Прошу прощения. Менжик Игорь Валерьевич, верно?

— Верно.

Игорек пошел за Артуром, еле переставляя ноги. В коридорах снова было тихо. Зеленые лассо искусственных лиан свисали с потолка, как веревочные петли. Дверцы лифта раскрылись бесшумно, бесшумно поглотили двоих — мужчину в идеально выглаженном костюме и осунувшегося паренька в разорванной у плеча рубашке.