Свободна от обязательств - Вера Колочкова

— Да ладно… — рассмеявшись, махнула она легкомысленно рукой. — Чего ты завелся-то? Ссориться хочешь, да? А вот не буду я с тобой ссориться. Давай лучше на выходные куда-нибудь выберемся. Может, на пруд поедем? Там, говорят, неплохой пляж оборудовали. А можно к моей приятельнице на дачу рвануть. Она давно звала. Хочешь?

— Нет. Пляж и дача от нас никуда не уйдут. Давай-ка мы для начала тобой займемся.

— В смысле — мной? Как это — мной? — вытаращила Марина на Илью удивленные глаза. — Не поняла.

— А чего тут непонятного? Все женщины любят собой заниматься, правда? Вот и мы тобой займемся. Вдвоем. Почистим тебе перышки. Обнажим твой скрытый потенциал молодости. Чтоб ты не говорила ежечасно, какая ты есть древняя мумия. Ну что, займемся потенциалом?

— Хм… А как это мы им займемся? Будешь меня в молодежные тряпки рядить, да? Учти, я с голым пупом по улице не пойду, и не надейся даже!

— Да нужен мне твой голый пуп. Хотя этот вариант и стоит рассмотреть, между прочим. Потом. Когда заслужишь. До пупа тут еще работы невпроворот. Слушай, а почему ты прическу такую неинтересную носишь? Тебе не идет, когда волосы так лежат. Вид унылый, как у Пьеро. Если, допустим, сделать вот так…

Он взъерошил и без того ее лохматые со сна волосы, поднял их на затылке, потом, слегка отодвинувшись, посмотрел оценивающе. Так смотрит художник на свою модель — отстраненно-вдумчиво. С туманным интересом. Будто продирается сквозь туман туда, поближе к будущему шедевру. Марина сидела в подушках, не шевелясь, рассматривала с удовольствием нависшее над ней лицо молодого человека. И впрямь — настоящее вдохновение на парня снизошло. Стопроцентное. И самое поразительное, что обращено это вдохновение не к взаправдашней красотке-модели, а именно к ней, тридцативосьмилетней бабе-брошенке! Видно, сдвинулось что-то в его человеческой и мужской природе, не в ту сторону пошло. Что ж, пусть сдвинулось. Ей-то этот сдвиг как раз и на руку. На нее, если честно, сроду никто и никогда так не смотрел, даже и в лучшие времена.

— Я понял! Я понял, что нужно сделать! — обращаясь больше к самому себе, пробормотал Илья. — Нужно совсем коротко постричь, чтоб вихорками надо лбом, по-хулигански, и на тон высветлить…

— Мне нельзя коротко стричься, Илья, — сказала Марина твердо. — Ты меня слышишь? Нельзя мне коротко, говорю!

— Что? Почему это нельзя?

— Ты посмотри, там у меня на самом виске шрам есть. Детский еще. Белая вмятинка. Его же видно будет!

— Ну да, есть тут шрамик… — взяв ее за щеки ладонями и повернув к свету, произнес Илья прежним, слегка «туманным» голосом. — Ну и что? Пусть он будет. А мы пойдем от обратного… Знаешь, иногда просто необходимо идти от обратного! Мы его не будем прятать, мы, наоборот, выставим его напоказ, подчеркнем, так сказать. Прелесть, что за шрамик! Ни у кого такого нет, а у тебя будет. Вставай, пошли быстрее!

— Куда? Не хочу я никуда идти… — замахав руками и падая обратно в подушки, капризно протянула Марина. И даже одеяло на голову натянула, и ногой дрыгнула. В общем, повела себя как балованное дитя.

— Пошли, я сказал, — легонько хлопнул ее ладонью Илья чуть пониже спины. — Слушай, что тебе говорят. Я сейчас позвоню Сашке, обо всем договорюсь.

— А кто он, этот Сашка? — снова села она на постели, глянула на него с интересом.

— Не он, а она. Соседка моя, Александрой зовут. Между прочим, в одном из лучших салонов города работает. Классный стилист. К ней дамочки за месяц вперед на стрижку записываются. А ты давай-давай, пошевеливайся, Маришка…

От этой «Маришки» ее уж совсем раскиселило. Так в детстве ее бабушка звала — Маришкой.

Она стояла под душем, хихикала себе потихоньку — где бабушка и где молодой любовник… Потом вымыла голову, посушила феном — волосы легли в давно привычное им положение, то есть повисли вдоль щек, чуть загибаясь вовнутрь на кончиках. И чего Илье прическа не понравилась? Обыкновенное классическое каре, удобное очень. Раз-два, прическа готова. Может, упереться и не ходить ни в какой салон, не потакать юным творческим фантазиям? Хотя ладно, будь что будет. Сама же себе каникулы легкомыслия объявила! А с прической — бог с ней, волосы потом отрастут.

Сашей оказалась маленькая худышка-блондинка в коротком желтом сарафанчике-униформе. Простенькая, как одуванчик с июньского придорожья. Но тот еще, как выяснилось, цветочек. С претензиями! Даже не поздоровавшись толком, сразу приступила к творческой оценке имеющегося материала. Долго осматривала Марину критически, с головы до ног. Потом отошла на два шага, прищурилась, поглядела, то ли покряхтела одобряюще, то ли, наоборот, хмыкнула, потом опять подошла поближе. Минут через десять разродилась наконец задумчивой фразой, брошенной в сторону стоящего поодаль Ильи:

— Что ж… Похоже, ты прав, Илюша… Да, я думаю, ты прав… Повернувшись к Марине, Саша решительно выдохнула: — Ну что, вы мне отдадитесь?

— В каком это смысле? — весело округлила глаза Марина. Хотела еще и хохотнуть нарочито пошловато, но передумала. Не надо гневить молодежь, она нынче нервная, говорят. И шутки у них другие. Что взрослой тетке шутка, то для нынешней молодайки, не приведи господь, интимной правдой может оказаться…

— В смысле, вашего будущего образа, — строго посмотрела на нее Александра. — В том смысле, что не будете мне диктовать под руку. То есть отдаетесь совсем, закрыв глаза! Не бойтесь ничего, я плохо вам не сделаю.

— Ладно. Уговорили. Отдаюсь, — решительно тряхнула головой Марина. — Ведите меня, Александра, я вся насквозь ваша…

Усевшись в удобное мягкое кресло, она смиренно позволила Саше вспенить шампунь на волосах. Ласковые ручки вместе с теплыми струями воды прошлись по волосам, и полотенце было на ощупь приятно-мягким… Открыв глаза, Марина увидела свое лицо в зеркале — испуганное, без косметики, в обрамлении мокрых прядей. И не сдержалась, полезла-таки «под руку»:

— Сашенька… А вы и впрямь меня очень коротко стричь будете? Как Илья предложил?

— Так. Давайте мы вот что сделаем…

Саша коротко вздохнула и резко развернула кресло в обратную от зеркала сторону. Потом, будто извиняясь, проговорила:

— Нет, правда, так лучше будет. И вы нервничать над процессом не станете, и мне так спокойнее. А потом я вам еще и лицо нарисую. Я уже вижу ваш стиль и вас вижу. Вам понравится, не бойтесь. Расслабьтесь, подремлите… Представьте себе, например, что вы в телевизионной передаче снимаетесь. Там тоже так: отвернут героиню от зеркала, поколдуют над ней, а потом — раз! — и обратно к зеркалу повернут. И у нее сразу обморок от счастья. Хотите обморок, Марина?

— Нет уж. Я лучше расслаблюсь. И подремлю. Делайте со мной что хотите.

Задремать ей, конечно, не удалось, но насчет расслабиться — это вполне. Марина отключилась, поплыла вслед за хлынувшим в окна салона предобеденным солнцем, растаяла от хорошей спокойной музыки, идущей откуда-то сверху, будто льющейся нежным потоком на голову. Праздник какой-то, единение яркого солнечного света и музыки. И сладких салонных запахов. А вон там, в холле, сидит ее юный любовник Илья, журнальчик почитывает. А вот и какая-то девица к нему подвалила. С подносом, в желтом коротком платьице. Таком же, как у Саши. Ага, это сервис у них местный — посетителей кофеем поить. Но как эта девица изгаляется перед ним, боже ты мой! И улыбается… Да ладно, она тут по должностной инструкции всем улыбаться обязана, а вот вы, старая расслабившаяся девушка Марина Никитична, чего в кресле сидите, психуете? Ревнуете, что ль? Приятно вам ревновать, да? Но ведь ревнуют собственницы, а вы вроде как на вечное женское право в данном конкретном случае и не претендуете. Или уже претендуете? А что делать, раз само в руки идет? А может, это судьба?