Соперницы - Шарлотта Бронте

кости рвали обугленное мясо; постепенно его конечности обратились в пепел, и он рухнул на их золу. Поднимающийся дым вскоре положил конец нестерпимой пытке: Мирза задохнулся и умер под ликующие возгласы великанов.

Финал моего сбивчивого рассказа окутан завесой тайны. Того же самого Мирзу, что принял мучительную смерть в руках великанов, не знаю сколько времени спустя пробудило от гробового сна прикосновение чьей-то руки к плечу, вернувшее ему жизнь. Он огляделся и понял, что стоит, прислонясь к косяку родной лачуги, а рядом лежит вязанка хвороста. Не возьму на себя смелость описывать его изумление и радость; впрочем, глянув на руки и ноги, Мирза увидел на них большие шрамы от ожогов. Голова у старика пошла кругом, но по здравом размышлении он рассудил, что все это проделки злых духов, населяющих Кавказский хребет. Я, признаться, с ним не согласен и считаю, что все описанное произошло на самом деле. Мирза так и не узнал, были ли великаны обитателями Солнца, Луны, звезд или Земли. Я думаю, что последнее наиболее вероятно».

– Эй, сыновья, каким это колдовством вы там занялись, что его надо совершать под полуночными (или около того) луною и небом? Идите сюда, мои маленькие шалопаи! – воскликнул голос у них за спиной.

Они вскочили и увидели отца.

– Сейчас идем, – ответил лорд Уэлсли. – Трингия, Трингия, где ты?

Трингия выскочила из-под куста и вскоре уже сидела вместе с Трилл, Филомелой и Полом[17] в маленькой гостиной у жарко пылающего камина…

Страна эта Брэнуэлла, Эмили, Энн и моя.

Прощай, читатель, и до новых встреч!

Надеюсь, что смогла тебя развлечь.

Занимательный эпизод из жизни некоторых выдающихся людей современности

Сочинение лорда Чарлза Уэлсли

18 июня 1830 года

Сочинение Шарлотты Бронте

17 июня 1830 года

Я убежден, что в домах высшей знати никто не знает всех семейных перипетий лучше слуг, да и в жилищах людей попроще дело обстоит так же. Поскольку я обыкновенно добр к лакеям, конюхам, камердинерам и прочим, они охотно поверяют мне секреты своих господ; таким образом, я располагаю богатейшими сведениями почти о каждой влиятельной особе Стеклянного города, и, приди мне такая фантазия, мог бы явить читателю сцены убийства, воровства, лжесвидетельства и лицемерия, не имеющие параллелей в анналах других городов.

Есть и те, кто не так глубоко погряз в трясине порока, однако и они запятнаны мелкими грешками: ложью, скаредностью, пресмыкательством, двурушничеством, клеветой и тому подобным. Из этого-то круга людей я и выберу несколько примеров, оставив прочих на будущее, когда без сомнения смогу ознакомить читающую публику с другими занимательными подробностями из моей неистощимой копилки.

Как принято говорить, я вполне осознаю, что мои разоблачения произведут определенную сенсацию в среде тех, кого они касаются; однако взгляды и действия этих людей заботят меня не больше, чем кривляния моей обезьянки, а их злопыхательства я рассматриваю как дуновения зефира, жарким летним днем овевающего скалу посреди моря. Итак, я приступаю к теме моего нынешнего сочинения.

Глава 1

Как-то теплым солнечным вечером в августе 1829 года я отдыхал в одной из апельсиновых рощ, коих так много в зеленой долине, обрамляющей великий Вавилон[18]. Разомлев от жары, я лениво срывал золотистые плоды с нависшей надо мной ветки и, бросая их в прохладный искусственный ручеек, наблюдал, как они плывут по хрустальной воде и пропадают в густых зарослях чуть дальше по течению. Трингия лежала у моих ног, погруженная в сладкую дрему: наверняка ей снилось, что она в родимом Чили срывает тяжелые гроздья дикого винограда или вместе с мохнатыми сородичами носится под сенью джунглей, где в вечный сумрак не проникает и единый солнечный луч.

Жарясь на летнем африканском солнце, я, словно утка в грозу[19], то и дело поглядывал на небо, безупречной голубизной затмевающее самые чистые сапфиры Голконды, в надежде на облачко, пусть даже несущее в себе тропический ливень. Внезапно я услышал, что кто-то вошел в рощу, и тут же заметил приближающегося джентльмена в ливрее. Подойдя, он приподнял шляпу и бесцеремонно адресовался ко мне следующим образом:

– Какого вы мнения о сегодняшнем дне, милорд? Я так чувствую, что на этой жаре скоро обращусь в пепел.

– На мой взгляд, – произнес я, не желая с ним соглашаться, – день сегодня умеренно прохладный. Как видите, мне пришлось удалиться в эту рощицу, чтобы хоть немного согреться.

– Странно, – хохотнул он, – я пришел сюда с прямо противоположной целью: укрыть голову от палящих солнечных лучей.

Дерзость такого обхождения настолько меня раздосадовала, что я чуть было не велел докучному собеседнику убираться восвояси, но затем, решив, что смогу позабавиться, пригласил его сесть на некотором удалении от меня. То был камердинер знаменитого литератора капитана Д***[20]; как-то я пожалел его в бедственном положении, и теперь он полагал возможным держаться со мною запанибрата. Впрочем, малый он был не злой, а, напротив, добродушный и даже по-своему неглупый, и потому временами оказывался мне весьма полезен.

Я спросил, как поживает его хозяин.

– Неплохо, – ответил мой знакомец и робко добавил: – Если вашей милости угодно, я расскажу о двух-трех мелких происшествиях с моим хозяином, которые развлекут вас на полчаса.

Я согласился. Ниже изложено то, что он мне сообщил: не дословно, а общая суть, облеченная в выражения, наиболее, на мой вкус, подходящие.

Глава 2

Дело было в прошлом мае, утром. Я стоял за деревом в аллее перед сельской усадьбой моего хозяина, когда на дороге показался быстро скачущий всадник. Он приближался, и скоро я узнал лейтенанта Б***, главного городского библиотекаря. Я вышел из укрытия и отвесил поклон. Лейтенант спросил, дома ли капитан Д***. Я ответил утвердительно, а тут как раз появился и мой хозяин. Они пожали друг другу руки, внешне выказывая удовольствие от встречи, однако в сощуренном глазе библиотекаря (а глаз у него всего один) мне почудился некий недобрый умысел.

Они прошли в дом, велев мне накрыть коня попоной. Я так и сделал, а затем принялся водить его по аллее. Чуть позже лейтенант Б*** и мой хозяин показались вновь. При звуке их шагов я перебрался через изгородь и лег на землю, желая подслушать разговор, поскольку не мог взять в толк, зачем лейтенанту к нам приезжать – прежде за ним такого не водилось. Беседовали они очень тихо, и я сумел разобрать лишь последние слова хозяина: «На площади в двенадцать ночи? Отлично. До