Ведьма и тьма - Симона Вилар

– Что, у вас без смертоубийства даже в праздник обойтись не могут? – не выдержав, сказал он князю, подле которого сидел на покрытом шкурами возвышении.

Святослав смотрел на происходящее с важным молчаливым одобрением. И ромейскому гостю ответил не сразу, а лишь когда вопли жертвы смолкли.

– Это не просто убийство, Калокир, это наше почтение подателю ветров Стрибогу. И жертву к празднику специально готовили. У вас тоже, знаю, казни не редкость, и народ на них сходится. Ваши попы талдычат «не убий», но из кровопролития зрелище сделали.

– У нас казнят преступника. Это кара, чтобы другие не следовали дурным путем, не совершали злодеяний.

– Так и у нас кара! Мужичок этот жертвенный тоже не из самых благостных, а самый натуральный тать[54]. Месяц назад отличился: за порванную сеть так поколотил сородича, что тот помер. Вот волхвы его и скрутили, в поруб посадили и держали до самого дня Стрибога. Ну а сегодня возложили на алтарь в знак почтения к божеству. Вроде казнь прилюдная, а заодно и жертва праздничная. Неужто так трудно понять, Калокир?

Князь чуть повернулся к ромею, ожидая ответа, но тот на него не смотрел. Взгляд его был устремлен в сторону собравшихся у дуба людей – волхвов, дружинников, принарядившихся по случаю поселян. Однако глядел Калокир так, словно видел нечто дивное, – глаза его были расширены, лицо напряжено.

– Тебя что, жертва так поразила, патрикий?

Но тот видел иное. В свете чадящих факелов, в вечернем сумраке заметил он Малфриду. Казалось бы, толпа вокруг, не протиснуться, однако она проходила легко, никого не задевая. Единственная тут женщина, легкая и простоволосая, в широком темно-багряном одеянии с множеством оберегов.

Вот совсем близко подошла, а ее никто не видит. Даже князь не заметил – как раз принимал рог с пивом у волхвов, а на стоявшую прямо перед ним Малфриду и не глянул. Она же улыбалась, но смотрела на одного Калокира. Поманила его рукой и стала удаляться сквозь толпу.

Калокиру пойти за ней оказалось непросто: то волхвы заворчали, недовольные, что ромей их строй нарушил, то дружинников пришлось потеснить. Кто-то окликнул Калокира – князь ли, Инкмор-воевода? Но Малфрида уже была в той стороне, куда свет факелов не достигал, стояла у зарослей и опять рукой подавала знаки – следуй за мной.

И он пошел, потом даже и побежал. Малфрида вроде бы недалеко, да и движется неспешно, а догнать – никак. Ускорил шаг и оказался в сумраке соснового леска. Думал, вот-вот настигнет ее, – а она и впрямь стояла в просвете сосновых стволов, поджидая. Но едва добрался до этого места, как вновь исчезла и появилась уже в конце тропки. Колдунья все оглядывалась и по-прежнему звала за собой. Калокиру пришлось бежать, но в следующий раз он увидел ее уже за лесом, на вьющейся по высокому берегу тропинке. Последние лучи заката серебрили открывшуюся впереди ленту Днепра, силуэт чародейки был хорошо виден на светлом фоне, шла она вроде бы неспешно, но расстояние между ней и ромеем не сокращалось. И тут Калокир стал понимать, что Малфрида не просто идет впереди, а то возникает, то исчезает. От этого ему стало и страшно, и весело. Наконец-то чудеса! Ведь он хотел их, а Малфрида обещала ему дива дивные. Что ж, наконец-то!..

Калокир запыхался, пытаясь догнать манившую его ведьму. Тропинка привела на кручи, дальше пришлось спускаться по каменным уступам, ибо теперь Малфрида была внизу, на песчаном берегу у воды. Сидела спокойно, обхватив колени; ее пышные волосы роскошной волной падали на спину, голова на длинной шее была гордо вскинута. Она не смотрела на спускавшегося по скальным уступам ромея в длинной нарядной далматике[55], а глядела на противоположный берег за рекой. И Калокир вдруг понял, что тут она и поджидала его все это время. А та, что мерещилась… Он так и спросил – как она смогла одновременно быть тут и прийти за ним к дубу?

– Да какая разница как? – пожала плечами ведьма. – Ну, просто морок на тебя навела. Не хотелось мне самой идти туда, когда там толпа. Да и не положено бабам быть там, где мудрые волхвы творят заклинания.

Голос у нее был негромкий, темные глаза отсвечивали янтарем, рассыпавшиеся по плечам и спине волосы слегка шевелил ветер с воды. И Калокир вдруг понял, что сейчас происходит что-то необычное, такое, чего в его жизни никогда не бывало – волшебное, дивное, чарующее. А может, он сам очарован этой дикаркой Малфридой? Она не походила ни на одну женщину, из тех, каких он знал прежде. Она была… ведьма. Но насколько она ведьма – этого он еще не знал.

Переведя дыхание, Калокир опустился рядом, легко обнял ее за плечи, спросил:

– Не озябла? Сыростью с реки тянет.

Но и сам знал, что озябнуть она не могла – теплом от нее веяло, жаром. И лицо ее с этими необычными, почти пугающими глазами было так близко. Губы манили, но в то же время было странное чувство, что обнимает он не человека. Калокир даже тряхнул головой, отгоняя непрошеный страх. Ну не при женщине же выказывать робость!

Малфрида внимательно смотрела на ромея.

– Что, не боишься меня? Хорошо. Но рукам-то волю не давай, – она отстранилась. – Скажи-ка лучше, откуда будут недруги нападать на Хортицу? Ты человек военный, вот и объясни мне: откуда бы ты сам шел на остров, если бы нужда приключилась?

Калокиру не сразу удалось сосредоточиться. Но она ждала, и он принялся осматривать берега. Противоположный берег был высоким, скалистым. Оттуда, где они сидели, были видны огоньки костров расположенного там лагеря русов-новобранцев, которых Калокир сам сегодня муштровал. Неподалеку паслись стреноженные кони. Был в том месте и спуск к реке, а значит, и переправа. По всему выходило, что именно оттуда и возможен набег. В других местах вряд ли получится. Зато по другую сторону Хортицы, как запомнилось ему, берега более пологие, поэтому, если нападать станут, то скорее с плоского левого берега. Однако князь знает, откуда может прийти неприятель, поэтому в зарослях напротив левобережья обычно выставляли часовых. Но повсюду заставы не поставишь, остров длинный, к тому же южный его край, тот, что лежит ниже по течению, сильно заболочен. Он кажется непроходимым, однако если бы сам Калокир задумывал набег на Хортицу, то попытал бы счастья именно там.

Он объяснил все подробно, но потом взглянул на сидевшую рядом женщину и осекся.

– Да зачем тебе все это?

– Не было бы нужды, не спрашивала бы. Однако из сказанного тобой вижу, что и я не так глупа. О том же я думала, когда творила чародейство. А теперь ступай за мной. Покажу свою работу, чтобы потом перед Святославом отчитался – ладно ли вышло.

И, уже поднявшись, посмотрела на иноземца пристально и добавила:

– Но учти, соколик ромейский, что бы ты ни увидел, что бы ни случилось, шуметь-голосить не смей.

Калокир хмыкнул и сделал жест, словно зашивал губы иглой. Отчего-то ему стало непривычно весело: догадывался, что ждет его нечто особенное. И еще – его так тянуло к этой загадочной женщине! Она и влекла его, и внушала трепет. Необычное ощущение подле красавицы. Но была ли она красавицей? Худощавая, излишне рослая, длинноногая, с широким ртом и впалыми щеками. И небрежная в одежде, как бродяжка. Но казалась она не бродяжкой, а дикаркой, чародейкой, загадкой. Калокир снова подумал, что таких женщин у него не было. Хочет ли этого он сам? Но, раз следует за ней, значит, хочет.