Повседневная жизнь первых российских ракетчиков и космонавтов - Эдуард Буйновский

Служба наша проходила, с одной стороны, уже вроде бы как и однообразно (традиционная борьба с Кеповым, общение с личным составом, совершенствование навыков работы с техникой, хождение в наряды и т. п.), но с другой — суровые условия Севера и стремление выжить в этих условиях вносили свои специфические тонкости в наш воинский быт. Например, вызывает начальник штаба и дает вводную: «Вот тебе десять солдат, два бульдозера, пять бензопил (кажется, знаменитая „Дружба“) и марш в лес на заготовку дров». Приказ есть приказ. Надо выполнять. Но как?! Ну, с солдатами ясно: равняйсь, смирно, в лес шагом марш! У пилы дернул за веревочку, пила завелась, прислонил ее к вековой сосне — она упала. Здесь тоже все вроде бы ясно. Но с какой стороны подойти к бульдозеру и каковы его функции в этой операции — никто не счел нужным мне разъяснить. А дрова нужны! По планам наших командиров, наш рядовой и сержантский состав собирался зимовать в больших, человек на сорок, утепленных палатках, где всю ночь должна топиться огромная железная печь. Даже в состав суточного наряда был введен специальный дневальный, чтобы следить за этой печью. Ну что ж, надо же заботиться о своих подчиненных — стал изучать устройство бульдозера и, самое главное, как управлять его рычагами, чтобы этот монстр двигался в нужном направлении. С грехом пополам разобрались с рычагами и даже определили функции, которые должен выполнять этот чертов бульдозер. Мы решили, что он будет у нас трелевочным трактором. Решение свежее и оригинальное! Теоретически подковавшись, я двинул свою механизированную колонну в лес на заготовку дровишек. Скажу честно: мы наломали дров больше, чем набил тарелок и плошек слон, попавший в посудную лавку! И какой лес мы губили! Говаривали, что еще со времен Петра Первого эти места славились отборным мачтовым лесом. И действительно, стоит стройная, прямая, как игла, многолетняя сосна без единого сучка и задоринки. Легонечко спили ее, аккуратненько положи на землю, обруби верхушечку — и готов прекрасный строительный материал. Хоть с ходу отправляй на экспорт. В порыве нездорового азарта мы, точнее я, как командир-бригадир, тоже выбирали стройненькие, высоченные сосенки, валили их как попало, бросали, если она, бедненькая, где-то зацепилась верхушкой, переходили к следующей, если наш универсальный бульдозер-трактор не мог ее зацепить, то мы ее тоже бросали и намечали следующую жертву. Конечно, задание мы выполнили, наши солдаты зимовали в тепле, но во что это обошлось нашему тогда еще социалистическому государству — одному Богу известно.

Пришлось мне немножко поработать и такелажником. Опять же вызывает командир и дает вводную: бери солдат, отправляйся в автопарк и организуй погрузку на железнодорожную платформу трех спецмашин (огромные МАЗы, крытые кузова которых забиты приборами и оборудованием) для отправки их на завод-изготовитель. «Есть!» — бодро ответил я и пошел выполнять приказ. Думал, управлюсь за пару часов. А что тут такого — сел за руль, подкатил к платформе, подставил пару бревнышек, забрался на платформу — всего делов-то! Но жизнь, как всегда, вносит свои коррективы. Короче, я с этими машинами провозился три или четыре дня! Во-первых, мне пришлось изучить кучу железнодорожных инструкций и наставлений о том, как в соответствии с ГОСТами грузить, крепить и транспортировать крупногабаритный груз на железных дорогах Советского Союза. Далее выяснилось, что бревнышками не обойдешься, надо искать железнодорожную ветку, где есть специальная погрузочная площадка. И дальше пошло-поехало! То провод для крепежа не того диаметра, то солдаты куда-то разбежались, то платформа где-то застряла, а когда я ее нашел и с радостью пригнал машины к этой самой погрузочной площадке, то выяснилось, что она не под ту массу и габариты. В общем, к тому моменту, когда я все же погрузил и отправил эти злосчастные спецмашины, я был уже почти профессионал в области погрузки-разгрузки крупногабаритных железнодорожных грузов. Ну, а профессия строителя вообще стала почти для всех нас второй специальностью. Наш быт создавался нашими же руками. Хочешь жить в тепле и уюте — подстраивай, подмазывай, конопать, утепляй, что мы и делали. Кстати, не только для себя, но и для своих подчиненных.

И все это под командой нашего неугомонного Кепова. Он все так же бегает, хлопочет, старается сделать всем нам — своим подчиненным — как можно лучше (здесь он молодец, надо отдать ему должное), но при этом все же не забывает об одной из главных своих задач — воспитывать Буйновского. Кстати, условия сурового Севера заставили нашего командира заменить свое пижонское пенсне на обычные окуляры, такие же, как на фотографии у известного учителя и воспитателя советской шпаны Макаренко. А может, и не Север здесь виноват, а просто Толя «косил» под Макаренко, тем более что объекты их воспитательной работы в чем-то были схожи.

В ноябре 1959 года, перед октябрьскими праздниками, я упросил Кепова отпустить меня на праздники домой, в Москву, к родителям. Разрешил, причем безо всяких предварительных условий и каких-то обязательств с моей стороны.

С огромным удовольствием и удовлетворением провел три дня в кругу своих родных — отца, матери, сестры. Я хоть и с 14 лет вроде бы как самостоятельный мужчина и почти на государственном обеспечении, но где бы я ни находился и какие бы расстояния меня ни отделяли от Москвы, я всегда остро чувствовал особый, кажется, присущий именно нашей семье уют, радушие, доброжелательное, внимательное, какое-то подчеркнуто-влюбленное отношение друг к другу, царившее в нашей семье. Ни между папой и мамой, ни между родителями и нами, детьми, не было скандалов и каких-то крупных разборок, все проблемы решались сообща, на семейных советах, при этом, если меня не было в Москве, свою точку зрения я отправлял письмом, и мне было приятно, что к моему мнению, как правило, прислушивались. Я уж не говорю о том, что с мамой у меня были особые, заложенные еще в военные годы теплые, трогательные отношения. Папа у нас был философом, глубоко убежденным, что любой конфликт, любую сложную ситуацию можно разрешить мирным путем, через убеждения, сравнения, неопровержимые факты и доказательства. Я его за это называл «марксистом». А какие душевные, умные и поучительные поздравительные открытки, точнее послания, писал он нам — вначале маме и нам с сестрой, а со временем не обходил своим вниманием внучат и даже правнуков, которые еще и читать-то не умели. Каждому он находил мудрое слово, каждому индивидуально желал именно то, о чем мечтал или к чему стремился юбиляр. К концу 1959 года моя семья жила уже в уютной отдельной (!) двухкомнатной квартире в большом «генеральском» доме, что прямо у метро «Сокол». Примечателен двор этого дома тех времен — весной это огромный цветущий сад (это в Москве-то!), благоухающий запахами цветущих вишен и яблонь вперемежку с дурманящим ароматом сирени и роз. Красота неописуемая с балкона нашего девятого этажа! И я находился в каких-то пятнадцати часах езды поездом от моего родного дома! Спасибо Кепову, что он отпустил меня домой, где я получил заряд бодрости и родительской ласки.

Постепенно мы начали втягиваться в нашу повседневную воинскую действительность с ее обязательными, каждодневными проблемами: работа с техникой, воспитательная работа с подчиненным личным составом, наряды и вечная проблема обустройства. Мы, неженатая молодежь, при этом еще прилагали дополнительные усилия в поиске мест и времени для проведения своего досуга с одновременным повышением культурного и эстетического уровня. О спортзале пока говорить не приходится, так что моя любимая гимнастика, на что я с удовольствием тратил массу свободного времени, уходит на второй план, с художественной литературой тоже пока напряженка: какая там библиотека, когда на носу зима! Так что пошли старыми испытанными тропами: дружеское холостяцкое застолье, у любителей — картишки, ну и, конечно, походы на танцы куда-нибудь в Дом культуры военных строителей, а то и в Плесецк. Кстати, женская половина этого культурного мероприятия мало чем отличалась от тюра-тамского варианта: представители пищеблока да пара молоденьких офицерских жен, каким-то образом сумевших усыпить бдительность своих пока еще неопытных мужей. Среди моих коллег находились и такие прыткие искатели приключений, которые в свободное от службы время повадились ходить в гости в близлежащие лагеря для заключенных. Женские, конечно. С ходу так и не сообразишь, что же их туда манило? Думаю, что в порядке шефства молодые комсомольцы-добровольцы типа моего подчиненного Лени Лохматкина проводили индивидуальную воспитательную работу с наиболее выдающимися и трудновоспитуемыми обитательницами этого оригинального учебного заведения. Нетрудно представить выражение лица и словесную реакцию нашего замполита Морозова, когда он узнал о творческой инициативе своих подчиненных. Так вот и отдыхали и идейно обогащались.