Личная жизнь адвоката - Наталья Борохова

Они торопливо шли к стоянке, где Дубровская оставила свою машину. Тротуары раскалились от жары, и в воздухе стоял запах горячего асфальта и автомобильных выхлопов. К негодованию Дубровской, ее автомобиль оказался намертво заблокирован «Окой» желтого цвета.

– Ах ты, черт! – воскликнула она, едва не плача. – Когда я теперь попаду домой?

– Лизавета Германовна, рабочий день кончился. Стало быть, сейчас эта раззява появится, – увещевала хозяйку Лида, чувствуя себя виноватой. Ольга Сергеевна не преминет поставить ей в вину позднее возвращение Елизаветы. Потеря работы была бы для нее сейчас катастрофой. Ей нужны деньги на адвоката и на передачи дочери. Но больше всего ее сейчас тревожила неопределенность. Как дела у Евы? Вряд ли хорошо, судя по мрачному взгляду адвоката и неприветливости следователя.

Женщины были уверены, что желтый автомобиль принадлежит какой-нибудь легкомысленной девице. Но когда двадцать минут спустя рядом с ними нарисовался худенький, как глиста, очкастый паренек, они, конечно, удивились, но не настолько, чтобы забыть задать ему трепку.

– Что, глаза дома забыл? – напустилась на него Лида. – Как не совестно? Закрыл людям проезд, и хоть бы хны!

– Нужно уважать других! – заметила Дубровская, сетуя про себя на то, что слишком хорошо воспитана для того, чтобы прямо сказать нахалу все, что о нем думает. Она уже дымилась от нетерпения!

– Елизавета Германовна, – вдруг обрадовался хозяин желтой «козявки». – Вы меня не узнаете? Как я вас давно не видел!

Гневная тирада Дубровской так и застряла в горле. Перед ней стоял Вася Кротов, ее давний знакомый. Они вместе когда-то поступали в аспирантуру, только он довел дело до конца и даже защитил диссертацию. А Лиза бросила затею, к великому неудовольствию своей матери, и занялась практической работой. Вася был тремя годами моложе ее, выглядел и вовсе как двадцатилетний паренек, но являлся уже кандидатом юридических наук и членом всяческих научных обществ.

– Здравствуй, Вася. Как живешь? – спросила Дубровская, заметно нервничая. Правила хорошего тона предписывали ей перекинуться со знакомым хотя бы парой фраз. Тем более что он, похоже, был рад встрече.

– Неплохо. Кстати, я стал адвокатом.

– А-а… Вот как! Ну, что же, поздравляю, – голос Дубровской дрожал от воодушевления. – Значит, мы теперь коллеги.

– Да. Пытаюсь, так сказать, использовать свой теоретический опыт в практической деятельности, – скромно отозвался Вася, блеснув стеклами очков. У него был типичный вид отличника, как любят сейчас говорить, эдакого ботаника: прилизанная челка, мешковатый костюм и толстая оправа очков. – Ты знаешь, я набираю материал для докторской диссертации.

– Ого! Молодец, – воскликнула Дубровская, некстати вспомнив о своей незаконченной работе, пылившейся где-то на антресолях. А еще вспомнила о детях, не получавших грудного молока уже три кормления. – Извини, Вася, но мне нужно бежать, – с виноватой улыбкой произнесла Лиза. – Я очень опаздываю.

– О да! Прости, пожалуйста. Я тебя задержал, – спохватился молодой адвокат. – Возьми, кстати, мою визитную карточку.

Он протянул Лизе белую картонку, на которой вензелями были выписаны его имя и все научные регалии. Когда Дубровская только начинала работать адвокатом, она, желая произвести впечатление на клиентов, тоже делала себе такие визитки с обязательной Фемидой и золотыми буквами. Потом, правда, она стала относиться к внешним эффектам проще. Не это ли признак настоящего профи? Но, как бы то ни было, она с благодарностью приняла карточку молодого коллеги и даже пообещала позвонить как-нибудь.

– Если нужно, я могу проконсультировать тебя по любому вопросу, – пообещал ей Вася, намекая, видимо, на свою научную степень. Он имел право советовать, ведь он был кандидат наук, а она нет.

– Спасибо, – с кислой улыбкой проговорила Лиза, моля о том, чтобы ее ученый коллега быстрее убрал желтую «Оку» с дороги.

Вася послал ей благожелательную улыбку, сел в автомобиль и еще пару минут возился, раскладывая на сиденье какие-то бумаги, должно быть, материал будущей диссертации. Наконец «козявка» зафырчала маломощным двигателем, мигнула аварийными огнями на прощание и выехала с парковки.

Когда к половине восьмого голодная и злая Елизавета, миновав все городские пробки и долгий путь по загородному шоссе, доехала до дома, Ольга Сергеевна была в состоянии, близком к истерике. У нее был тяжелый день. Малыши, почувствовав отсутствие матери, беспрерывно кричали. Все попытки уложить их спать кончались плачевно. Забывшись на короткое время, они просыпались. Сначала крик поднимала неугомонная Маша, потом к ней присоединялся Саша, тихонько всхлипывая, словно жалуясь, но в конце концов они начинали орать вместе. Ольга Сергеевна металась по детской, качая на руках девочку, затем хватая мальчика. Под конец она выбилась из сил, уселась в кресло-качалку и вперила глаза в потолок, решив, что непременно умрет от кровоизлияния в мозг, если только Дубровская не приедет в ближайший час.

– Как ты могла бросить детей на целый день! – напустилась она, едва Елизавета переступила порог. Та выглядела измотанной и неприбранной. Одежда из магазина для беременных выглядела на ней несуразно, особенно черные брюки, неуместные в жаркий летний день. – О чем ты думала? Пропасть почти на сутки, тогда как у бедных малюток едва пупки не развязались от крика! – негодовала она.

– Они кричали? Они голодны? – спрашивала Дубровская, кидаясь к кроваткам, боясь увидеть там два ослабленных от голода и крика существа. Она сама не ела весь день и чувствовала себя измученной и несчастной. Затея, которая ей самой вчера казалась привлекательной, принесла только хлопоты и головную боль всей семье. Елизавета была готова признать, что поступила легкомысленно. Она скинула влажную от пота и молока блузку и хотела было немедленно дать детям грудь. Лида, выполняя ее распоряжения, готовила на кухне смесь.

– Ты хотя бы вымыла руки? – возмутилась свекровь. – Ходишь целый день по всяким тюрьмам, а потом тащишь в дом заразу. Ты знаешь, что все они там больны туберкулезом?

Дубровская не стала объяснять, что она была не в тюрьме, а всего лишь в следственном комитете и бедняжка Ева еще не успела подхватить хворь. Она кинулась в туалет, расположенный рядом с детской: наскоро вымыла руки и обработала грудь. Однако дети ее стараний не оценили. Маша билась в руках. Саша выплевывал грудь.

– Должно быть, молоко перегорело, – глубокомысленно заметила Ольга Сергеевна. – А ты как думала? Бегала целый день, нервничала, не ела. Чем ты собралась кормить детей?

Она испытывала удовлетворение, видя, как неразумная мать и няня носятся вокруг детей, то пеленая, то укачивая, то предлагая бутылочку со смесью. Они должны были знать цену собственного легкомыслия. Жаль, что эту картину не видит Андрей. Ему было бы полезно понаблюдать, чем чреваты необдуманные поступки и скоропалительные решения.

Впрочем, отец семейства появился тогда, когда в детской был наведен относительный порядок и близнецы, намаявшись, уснули, выплюнув соски. Мерцалов поздоровался с Лидой, поцеловал в макушку Лизу и, скосив глаза на малышей, поинтересовался шепотом: