Игра в гейшу. Peek-a-boo - Яна Лапутина

– Хорошая память.

– О нем или у меня?

– И о нем и у тебя.

– Почему ты его не снял тогда, на поле, когда они босиком по снегу бежали? Я же видел, что ты его вел. Скажи, дело прошлое, да и Радуева давно придушили...

– Когда-нибудь, капитан. Может быть. А сейчас о другом. – Леша достал из внутреннего кармана косухи конверт и протянул его Мишке.

Когда тот по-быстрому взглянул на Иркину фотографию и тут же снова вдавил ее обратно в конверт, спросил:

– Знаешь?

– Знаю. С какой целью интересуешься?

– Заказ.

– От моей...?

Леша кивнул.

– Двоит белокурва.[7]

– С кем еще?

– С кавказцами. Они на нее уже вышли. Напугали девку по полной.

– Ну?

– Хозяин впряг уже сильно.

– У них что с ней, – Леша постучал средним пальцем по конверту с Иркиной фотографией, – реально серьезно?

– Похоже. У нее есть дочка. А у Петелиной детей быть не может, вот она и напряглась, – Мишка показал глазами на конверт. – Срок заявила?

– Пока нет.

– А если заявит?

– Деньги не пахнут.

– Я – не за.

– Не парься. Я это по твоим глазам чувствую. Говори.

– У меня есть мысль одна, старлей.

– Ну?

– Может, словить ее на твою фотокамеру? Я ее в постель затащу, а ты нас – щелк?

– Думаешь, прокатит?

– Потягивает ее на «арнольдов». Я ее глаз видел.

– Давай, bodyguard, работай. Без мочилова спится без снов. Только...

– Понял. Я для нее вещмешок.

– Не переигрывай. Она не такая уж простая. Ушлая. До связи. Спать поехали?

Я была Дед Морозом. На Chanel в Ницце мне надарили кучу подарков. Всякие лосьоны, кремы, гели, маски, тоники...

Все это я разложила сейчас на столе в нашей с Машкой комнате и предложила девчонкам самим, на свой выбор, выбирать любое.

Конечно же я понимала, проблема выбора придумана чертом. Угодить самому себе при наличии высококачественного разнообразия – штука сложнейшая. Но Ирка, как истинная торгашка, решила все просто.

– Стоп! Стоп, стоп... – остановила она подружек. – Давайте без барахолки. Всего на столе всяких штук... – она пересчитала, – двадцать семь. Отворачивайтесь. А она будет спрашивать – кому? Поняли? Отвернулись...

Ирка быстро раскидала-разделила товар на три кучки.

– Себя я тоже отворачиваю. А ты, – скомандовала она мне, – говори кому.

Первая кучка досталась Машке. Она моментально вкинула руку. Вторая – Таньке. А третья, соответственно, Ирке. Танька спросила:

– А себе-то ты что-нибудь от Ниццы оставила?

– Конечно, – сказала я и вытянула кисть левой руки. На безымянном пальце смеялось колечко Затуры.

– Ух, ты! – выдохнула Машка. – Graff! Не расскажешь?

– Нет.

– Ни за какие деньги? – подначила Ирка, встряхивая «подпугачевским» париком. Я ее «солдата Джейн» еще не видела.

– Нет.

Танька приложила свою ладонь, со своим Graff’ом, к моей:

– Да... твой круче, каратов на шесть? Да?

Я улыбнулась и обняла подруг.

– Разве в этом дело, девочки?

– А в чем, в чем? – вцепилась Танька.

– Ни в чем, а в ком? – поправила ее Машка. – В ком?

– Военная тайна, – сказала я. – Срок не раскрытия сто лет.

Старинное греческое изречение – то, что человек любит превыше всего, рано или поздно его погубит. Не думаю, что обитательница десятого номера, Земфира Андреевна, знала о нем. Но то, что она превыше всего на свете обожала собственный кайф, причем от всего и во всем, что таило его или располагало им, от какого-нибудь необыкновенного белья до... но тут, мне кажется, она предела, как и горизонта, достичь не могла. За сиюминутное, вдруг из ничего возникшее наслаждение Земфира Андреевна отдавалась с ходу и вся.

Рыжий хирург из Сан-Диего Томас Линджер и не думал, вышагивая мимо десятого номера, ни о чем, кроме предстоящих осмотров-перевязок, когда навстречу ему выпорхнула в бирюзовом, почти не застегнутом халате Земфира Андреевна. Она только что, с минуту назад, втянула в себя кокаиновую дорожку и уже ощущала в себе позыв к захватывающей дыхание близости.

– О-о!.. – вырвалось из нее при виде сине-голубой униформы долговязого Томаса. – Вот тебя-то мне и не хватало... – Она решительно буквально рывком втянула его в номер.

Закрываться на ключ не было времени. Земфира Андреевна рывком спустила с него штаны и ярко-желтые плавки до белоснежных сабо и решительно плотно обхватила ладонью то, что моментально отозвалось горячим, пульсирующим, вздрагивающим набуханием.

– О-о!.. – задышала неровно и часто Земфира Андреевна, стряхнула с себя халат и, развернувшись к хирургу ровно поджаренной солярием и все еще упругой попкой и наклонившись, сама, она все любила делать сама, ввела в себя так желаемое сейчас, твердое и послушное...

Мужа Земфиры Андреевны звали Егором Яковлевичем. Его компания производила и продавала спецодежду. За пятнадцать лет существования она вобрала в себя более восьми тысяч человек персонала, и годовой доход ее дорос до четырехсот миллионов долларов.

Егор Яковлевич, шестидесятилетний, ухоженный, красиво поседевший, не очень высокого роста мужчина, приостановился возле мореного дуба двери, на которой отсвечивала начищенной бронзой цифра десять, поправил на левом локте похрустывающий целлофаном букет нежно-коралловых роз и без стука открыл дверь. Именно в это мгновение Земфира Андреевна зашлась в так хорошо знакомом Егору Яковлевичу за совместно прожитые десять лет, торжествующем визге.

Дальнейшие действия Егора Яковлевича можно было бы определить как автоматические. Он бросил букет себе под ноги, вытер об него темно-коричневые ботинки и, коротко шагнув к бесштанному и обалдело глядящему на него Томасу Линджеру, без размаха выстрелил в его заостренный худобой подбородок заученным еще в юношеские годы хуком справа.

Хирург как подрубленный свалился, уронив при этом стул и еще что-то. Голую, обхватившую грудь руками Земфиру Андреевну Егор Яковлевич за волосы выволок в коридор. И там, развернув, выдал ей по ее загорелой, все еще аппетитной попке увесистый пендаль-поджопник.

– И пошла ты отсюда на х..! – заорал он на всю «ферму». – Порву-у!

Дальше Егор Яковлевич творил вообще невообразимое. Он медленно шел по коридорам «фермы» и, набычившись, не видя перед собой никого и ничего, бил ногами во все двери. Если они открывались, он, как бы наново оживляя в себе только что запечатленное в десятом номере, бил кулаком в воздух и хрипло выкрикивал: