Страна снов - Роберт Л Андерсон

– Пусти меня, – прошептала она. Лицо Коннора было в тени, и Деа боялась, что оно вот-вот начнет меняться, проваливаться, как земля вокруг промоины.

– Сперва объясни, – возразил Коннор с замкнутым, напряженным от подозрений лицом. – Кто… кто ты?

Деа не ответила. Ей было невероятно тяжело от пережитого ужаса и скорби, она с трудом дышала. Едва Коннор разжал пальцы, она рывком открыла дверь и бросилась бежать. Она слышала, как Коннор зовет ее по имени, но не остановилась. В выбоинах парковки образовались целые озера, кроссовки и джинсы мгновенно промокли. Всякий раз, наступая на левую ногу, Деа вздрагивала от боли – сон словно проник в реальность, не желая упускать свою добычу.

Сзади вспыхнули фары, и свет отразился в маслянистой пленке на лужах, где мелкий мусор крутился в маленьких водоворотах. Деа успела добежать до дверей «Макдоналдса», когда у обочины затормозил Коннор.

– Садись в машину, – позвал он.

Деа бросилась в «Макдоналдс», оглядываясь, не бежит ли за ней Коннор. Даже через стекло она слышала, как он зовет ее, но не остановилась. Мокрые подошвы скрипели на линолеуме, яркие электрические лампы ослепляли после черноты сна. Нормальная обстановка раздражала еще сильнее: Деа словно выскочила из зрительного зала на экран, где демонстрировался фильм. Водитель грузовика с пятнами пота на спине наполнял себе большой стакан колы. За прилавком стояли два подростка в одинаковых красных рубашках-поло и фирменных козырьках. Женщина вытирала своему малышу лицо влажной салфеткой; ребенок извивался, стараясь увернуться. Пахло жирным чадом, моющим средством и мокрой одеждой.

Она не знала, пойдет ли за ней Коннор, поэтому на всякий случай зашла в женский туалет и закрылась в кабинке. Опустив крышку сиденья, Деа присела на стульчак, тяжело дыша, борясь с тошнотой и желанием заплакать.

«Кто ты?» – спросил Коннор. Она не знала. Она никогда этого не знала.

Не надо было сближаться с Коннором. Таким, как Деа, нельзя заводить друзей.

Спустя некоторое время она решилась выйти. Машины Коннора не было, он уехал. К облегчению Деа примешивалась досада: теперь она застряла на какой-то безвестной остановке в часе езды от дома. Достав сотовый, она включила его. Четыре эсэмэски от Коннора и два сообщения на голосовой почте. Деа стерла все, не открыв.

Второй и последний номер в ее телефоне принадлежал Голлум. Машины у Голлум не было, да и не хотелось Деа отвечать ни на какие вопросы. Звонить матери она бы ни за что не стала.

Она купила колы и медленно выпила. Ей стало немного лучше. От одного из продавцов она узнала, что тридцать седьмой автобус останавливается у Кирксвилля и едет на северо-восток, мимо Блумингтона, к Индианаполису. Оттуда домой можно дойти пешком.

В автобусе пахло старой едой и жвачкой. Пассажиров было всего несколько человек; в свете тусклых ламп их глаза оставались в глубокой тени. Деа ни на кого не смотрела, не желая вспоминать чудовищ из сна Коннора с черными дырами вместо лиц.

Уже во втором часу ночи она дошла до дома кружным путем – через поле Дэниела Роббинса вместо Девятого шоссе, хотя было так темно, что ей приходилось подсвечивать себе телефоном, а в кукурузе шуршали крысы. Деа не хотела проходить мимо дома Коннора. Дождь перестал, но воздух оставался тяжелым, как влажная ладонь, прижатая сразу со всех сторон. Деа вздрагивала от каждого шороха и размахивала телефоном, освещая примятые кукурузные стебли и широкие грязные колеи: у нее горло перехватывало при мысли о безлицых существах. Но вокруг не было ни души – свет отражался лишь в черных блестящих глазках вспугнутых мелких зверьков.

С крыльца она увидела, что зря волновалась о Конноре: в доме напротив не светилось ни одно окно. Деа кольнула обида: надо же, завалился спать. Хотя она и убежала от него, ей стало досадно, что он не попытался ее найти. Но ведь теперь Коннор знает, кто она. Деа не могла забыть выражение ужаса на его лице. «Кто ты?»

Завтра она извинится перед матерью, соберет чемодан, они сядут в машину и уедут в очередную голубую даль. Жаль расставаться с Голлум, но она не пропадет, как-нибудь переживет.

И Коннор тоже.

Дверь была заперта, свет не горел. Мириам не дождалась Деа, что было необычно: она наверняка волнуется. Может, всерьез обиделась на то, что Деа устроила утром?

Деа осторожно пошла по лестнице. Тоби прибежал из кухни и начал тереться о ноги хозяйки. Под подошвами что-то трещало, и Деа поняла, что кот растащил по квартире кошачий корм, который она рассыпала по кухне. Странно, что мать не стала подметать, но это тоже, видимо, в воспитательных целях. Деа завтра все подметет сама.

Наверху она на цыпочках прошла мимо комнаты матери: дверь была чуть приоткрыта. Лунный свет пробивался сквозь тучи; комната Деа была расписана широкими темными мазками, как небрежная иллюстрация. Деа заметила, что и здесь мать не стала ничего прибирать. Похоже, утром ее ожидает нешуточная нотация, но ей было все равно.

Ей хотелось оказаться подальше от Филдинга, от Коннора и его снов.

Она стянула мокрую одежду и легла голой, слишком устав, чтобы искать пижаму. Тоби запрыгнул на кровать и удобно устроился в ногах. Постепенно Деа согрелась, заснула, и шок от пережитого начал ее отпускать.

Первое, что она заметила, проснувшись, – что снова идет унылый дождь, смывающий все краски.

Второе, что кольнуло Деа, – что-то не так.

Был уже почти полдень. Тоби куда-то ушел. Деа проспала утренний перезвон часов. Мать не пришла ее будить. В доме было тихо – ни скрипа половиц под шагами, ни журчанья воды из крана, ни тихого бормотания закипающей кофеварки.

Деа уже жалела о беспорядке, который устроила накануне. Идя к двери, она споткнулась о джинсы и едва не разбила лоб о стену, но удержалась на ногах и осторожно выглянула в коридор. Пустые дома всегда напоминали ей раковины, прижатые к уху: в них тоже слышится тихий белый шум океана, который она никогда не увидит. Вот и сейчас Деа чувствовала пустоту и странную отдаленность.

– Мам! – позвала она сдавленно, борясь с паникой. Мириам могла уехать за скотчем, или менять масло, или запасаться копченой говядиной и крекерами в дорогу.

Когда Деа открыла дверь в комнату мамы, мир вокруг будто сделал кульбит – она даже ощутила дурноту. Все было в точности так, как она оставила накануне, даже хуже – ящики бюро выдвинуты и вытряхнуты, охапки одежды и запутавшаяся дешевая бижутерия разбросаны по ковру. В комнате висел слабый запах пудры и духов, подобно дымке. Простыни так и лежали скомканными на полу, матрац на кровати остался голым.

Деа схватилась за стену. Мать не ночевала дома. Она что, насовсем уехала? Может, устала от дочери, подхватилась и рванула куда-то в новые края?

В голове болезненной пульсацией зачастило единственное слово: нет, нет, нет, нет, нет. Деа побежала вниз, в гостиную, и бросилась на диван, уткнувшись лицом в подушку.