Масть - Виталий Каплан

– Не хочу я наших дозорных к сему делу привлекать, – поделился он. – Болтливый народец, ненадёжный… А брать человека – ещё хуже. Если без личины – кто-нибудь да узнает его, если в личине – то заметят разницу между личиной и поведением.

Конечно, приехав в гостиницу, пришлось мне вскоре прилюдно отослать кучера с тарантасом и лошадьми куда-то по важному делу. Чтобы далее они на людских глазах не мелькали. В городе господин Мураведов обходился извозчиками.

Это всё «во-первых». А во-вторых, следовало заранее кое-что приготовить, пользуясь личиной стряпчего. Завязать кое-какие знакомства, съездить осмотреть место предполагаемых событий. После первого мая может оказаться поздно. Дела не то чтобы трудные, но занимающие немало времени. Не представляю, как бы я справился без артефакта «скороход» – сплетённого из бересты лапотка размером с мизинец. Полезная штучка. Не Врата, конечно – те можно настроить на мгновенное перемещение в любое место земного шара, – но тоже неплохо. Путь в сорок с лишним вёрст занял у меня около получаса. Причём ведь не мчался я с огромной скоростью, точно арабский жеребец. Нет, шёл пешочком, обычным своим шагом… просто расстояние до цели необъяснимым образом сокращалось. Если бы кто меня заметил, то увидел бы человека, идущего с обычной скоростью. Хотя никто меня не замечал: для верности я употребил ещё и Круг Невнимания.

В-третьих, накопилось немало домашних дел. С Тимошкой я уже три дня как расстался.

– Не надобен ты мне, пропойца, – заявил я, отыскав его в конюшне, где он лениво подметал пол. – Отправляйся в Чернополье, вот письмо управляющему. Он уж определит тебя на какую потребную работу или же отпустит на оброк. А здесь от тебя толку нет.

Слова мои произвели на Тимошку сильное впечатление. Он бухнулся на колени, начал цепляться за мои сапоги, клясться в преданности и почтении, обещал никогда более не употребить ни капли вина… даже в праздники. Но я был неумолим. Пусть радуется хотя бы тому, что я не стал его сечь за пропитую упряжь. Толку-то? Пропавшего этим не вернёшь, а вразумление за провинность имеет смысл, только если человек продолжает тебе служить. В Чернополье пусть управляющий поступает с ним как знает.

И пришлось Тимошке, уложив свои нехитрые пожитки в заплечный мешок, навсегда распроститься со мной. В дорогу дал я ему рубль медными деньгами – на прокорм, и записку для полиции, если вдруг случится какая неприятность. Деньги, вполне возможно, пропьёт – но меня это уже не волновало.

А без Тимошки пришлось мне самому за конями ходить, дрова колоть, печь топить. Для мытья полов и готовки нанял я одну бабу с нашей улицы… вдова, четверо детишек, каждая лишняя копеечка ей – спасение. Но баба – это временно. До первых дней мая.

Сам не пойму, что выгнало меня посреди ночи на мрачные тверские улицы. Да уж, не столица. Там, впрочем, фонари горят только на Невском и в ближайших окрестностях, остальные же улицы тонут во тьме. Но тьма тьме рознь. Не в белых ночах дело – до них в середине апреля ещё далеко. Здесь, в Твери, какая-то особо плотная темнота… кажется, будто идёшь по дну чернильного озера. Ни луны, ни звёзд – небо заволокли плотные тучи… к утру, должно быть, разродятся ливнем.

Там, позади, остался новый мой дом… пустой и душный, и сон… вернее, клочья сна. О чём он был, вспомнить не удавалось, но такая давила тоска… так противно было оставаться под верблюжьим одеялом, что встал я, оделся и пошёл со двора… проветрить голову. Там, в голове, точно муха какая-то зудела, звала… На всякий случай даже проверочное заклятье сотворил: нет, всё чисто, ничья магия меня не зацепила.

Шёл я без всякой цели, куда ноги ведут, но вели они меня от окраины к центру. Улицы постепенно делались пошире, дома поприличнее, хотя всё равно грязь и темень. Но уже не так тихо и пустынно. Ни одно окошко не светилось, но брехали дворовые псы, даже петух какой-то заполошный раньше срока прокричал – коротко, невнятно. Словом, чувствовалось, что тут живут люди.

А вскоре я их, людей, и увидел. Справа, саженях в ста, виднелось большое чёрное строение… даже на фоне ночного неба оно выделялось. Здесь, в этих кварталах, мне доселе не приходилось бывать, но вывеска над входом сомнений не оставляла: кабак. Видно, не так давно закрывшийся, потому что две чёрные тени впереди явно тащились оттуда. Приглядевшись, заметил я между ними и третью, поменьше.

Послышались и звуки. Мужской хохот… мне он показался липким, точно дёготь… всплеск пощёчины… тонкий, отчаянный женский крик, треск рвущейся ткани.

В два прыжка подобрался я к теням вплотную. К огромному моему сожалению, упыря здесь не обнаружилось. Зато, к огромному счастью, обнаружился недавний обидчик мой Архип с каким-то приземистым, до глаз обросшим щетиной мужиком невнятного возраста.

Всё было понятно. Невысокая, закутанная в платок женская фигурка прижата к забору. Щетинистый держит ей руки, Архип же, матюгаясь, рвёт на ней одежду.

Вообще-то можно было удалиться. Что мне до человеческих дел? Меня исключительно упырь волнует, за ним я в дозор и послан. А с другой стороны, как же вот так расстаться с Архипом? Пожалуй, сам Сумрак мне его послал.

– А приятной ночки вам, судари мои, – возгласил я и, обхватив парней за плечи, что есть сил столкнул их лбами. Глухой, вязкий получился звук – точно обухом топора по сырой дубовой колоде.

Щетинистый икнул и плавно осел на землю. А вот Архип не растерялся. Резко присел, крутанулся, и в руке его возник нож. Неприятный клинок – узкий, с пол-аршина длиной, чуть загнутый. И судя по ухватке, Архипу не раз уже случалось применять его в деле. Вряд ли парень как следует мог меня разглядеть – плотная тьма скрывала очертания лица, но фигура скорее всего выделялась на фоне неба. А кроме того, Архип узнал голос.

– А, вот ты где, недоеденный! – вскричал он чуть ли не с восторгом. – Ну, сейчас доделаем за мишку!

И бросился на меня. Что ж, сам напросился.

Найдя свою тень – темнота сему не помеха! – я скользнул в Сумрак и вынырнул оттуда как раз у Архипа за спиной. Обхватил его подбородок правой ладонью, левое предплечье положил на шею, пользуясь им как опорой, резко рванул… Вот и пригодились давние уроки дядьки Максима, что учил нас в Корпусе рукопашному бою. Сам из рода албазинских казаков, в юности сбежавший в Россию из Поднебесной, он многое перенял у тамошних маньчжуров и хитрую их методу прививал нам, кадетам. Не всем нравились его уроки – неблагородно сие казалось, то ли дело холодная сталь да горячий свинец! – но я у него был одним из лучших.

Держать Архипа более не требовалось – внутри у него что-то треснуло, будто раскололось вдоль волокон полено, и он обмяк, повалился в грязь. Бесполезная душа его сейчас, должно быть, выбралась из рёбер и недоуменно оглядывалась: где же те, кто препроводит её в иные, высшие сферы бытия. Ну или низшие.

Впрочем, я ничего такого не заметил. Даже сквозь Сумрак глянул – никакой души. Просто пустое тело, шесть пудов мяса, крови и костей.

Вот так, Архипушка. Не тебе поднимать руку на поручика Полынского. И уж тем более на Тёмного!