Масть - Виталий Каплан

– Бабка Фёкла, помню, всё про планиду свою толковала, – заметил Алёшка. – Только это она не про звезду.

– Верно, – кивнул я. – Планида – то же самое, что фортуна. Судьба то есть, если по-русски. Пошли посмотрим, как ты с конями управляешься.

Затем я показал ему баню, дровяной сарай, огород, пять яблонь и кусты смородины с крыжовником – на них только-только распускались первые робкие листочки.

– Работы, сам видишь, изрядно будет, поболе, чем у прежних господ твоих. Впрочем, думаю, управишься. Вот тебе, кстати, тридцать копеек, на базар сходи, говядины купишь пару фунтов… и смотри, не ту, которая по пять копеек, а которая по семь, посвежее. Ещё пшена, гречневой крупы… и хлеба у булочника Чурсинова, фунта три. Если останется чего, оставь себе на пряники. А мне на службу пора, на закате вернусь.

– Где ж служите, барин? – поинтересовался Алёшка. – Тётка Настасья мне шепнула, что в отставке вы…

– Это я от воинской службы в отставке, – покладисто объяснил я. – А бывает и другая, особая такая служба. Про Тайную экспедицию слыхал чего?

– Ещё б не слыхать, – ухмыльнулся Алёшка. – Зимой туда дядька Трофим бегал, на барина Терентия Львовича извет принёс. Только там, поди, разобрались, и ничего тому не было.

Вот тебе и раз! Дядюшка был уверен, что о доносе никто не разнюхал, да и самому Трофиму велено было держать язык за зубами. А дворня, выходит, обо всём знает!

– Про Терентия Львовича ничего не слышал, в ту пору ещё в столице жил, – дал я необходимые пояснения. – А сюда, в Тверь, в марте только перебрался, как дядюшка мой, Януарий Аполлонович, почил в Бозе и наследство мне оставил.

– А! – хлопнул себя по лбу Алёшка. – Так вы, ваша милость, и есть тот озорной барин, который дядюшкино наследство вчистую проиграли? И который князю Модесту Яковлевичу вызов на поединок сделали?

– Что, – грустно осведомился я, – уже весь город знает?

– Весь, – подтвердил Алёшка.

– А ты откуда про князя-то слыхал?

– Так ему ж сеструху мою, Дашку, третьего дня продали! – Алёшка заметно погрустнел, лиловые лепестки в его цветке сделались поярче. – Управляющий приезжал, долго с барыней торговался. Жаль, что меня тоже не прикупил…

– Думаешь, у князя Корсунова тебе лучше пришлось бы? – прищурился я.

– Это вряд ли, – возразил он. – Князь – он лютый, и про то всем ведомо. Зато сеструха поблизости… присмотрел бы, коли чего…

– Да всё с ней хорошо будет, – придал я своему голосу как можно больше уверенности. – Глядишь, и увидишься ещё. Не за море же её увезли… Ладно, пора мне. Возок запрягать не надо, пешком дойду, тут недалеко.

– А как поединок-то? – не удержав любопытства, уже в спину мне спросил Алёшка.

– Не было поединка, – скривился я. – По крайней мере пока. Струсил, похоже, князь.

* * *

Вернулся я на закате, надеясь наконец-то как следует отоспаться. От всех наших забот – и дозорных, и по Экспедиции, дядюшка меня освободил. «У тебя, – пояснил он, – сейчас дело поважнее».

«Дело поважнее» обнаружил я в доме, усердно драющим пол грубой тряпкой. Выглядело оно, дело, мягко сказать, неважно. Под левым глазом наливался здоровенный синяк, рубаха порвана на локте, волосы встрёпаны, губа опухла.

– И как же сие прикажешь понимать? – осведомился я, глядя на мальчишку сверху вниз.

– Виноват, барин, – не поднимая глаз, отозвался тот.

– Да что стряслось-то?

– С парнями местными, уличанскими, подрался маленько, – признался он. – С базара шёл, покупки нёс, а они как налетят толпой, и сперва обзываться.

– И как же именно? – Мне и впрямь стало любопытно.

– Рыжим. – В голосе его звучала горечь. – Рыжий-рыжий-конопатый убил барина лопатой… Ну, я одному, самому наглому, в нос. А он меня… и понеслось… я-то ладно, а покупки все потоптали… так что деньги ваши как на ветер…

– Сколько ж их было? – уточнил я. – Толпа – это смотря как поглядеть… понятие относительное.

– Человек шесть… если еще и мало́го считать, чернявого такого, то семь. Но дрались не все, только четверо… Что ж, барин, виноват я, не уберёг добро. Пороть будете?

– Пойдём-ка на задний двор, – строгим тоном сказал я и, ухватив Алёшку за локоть, потащил за собой. Он покорно плёлся следом, понурив голову. Аура его была жёлто-лиловой, прямо как придорожный цветок иван-да-марья. Тревога и страх. Ну, ещё бы! Первый день у нового барина, и сразу такое!

– Вот смотри, как стою! – сухо сказал я. – Видишь, ноги самую малость согнуты… это чтобы быстро отскочить. Встань так же! А руки вот так! Чтобы локти к рёбрам прижимались. Сожми кулаки! А теперь пониже кулак опусти, чтобы с рукою вровень был, не то сустав выбьют! И бей правой! Прямой удар, локоть трётся о рёбра, в движении кулак разворачивается. Повтори! Нет, не так, а вот так. Ага, уже лучше!

Я старательно держал себя в образе «озорного барина», и странное дело, мне это даже нравилось.

– Не станете, значит, сечь? – глянул он удивлённо.

– Сечь не буду, а наставлять в деле – ещё как, – строго сказал я. – Драться научу как следует. Чтобы если хоть четверо, хоть шестеро налетят, то и отлетели бы, зубов недосчитавшись. Мне, Алёшка, не простой лакей нужен, а боевой! Сам ведь понимаешь, служба моя и опасна, и трудна… Всякое может случиться. Так вот чтобы было кому прикрыть спину… Что вылупился? Сабельный бой, работу со шпагой и стрельбу из пистолетов тебе тоже освоить предстоит. Завтра вот сходим за город, в местечко потише, там и постреляем. Заодно и проверим, кто кого пересвистнет.

Ночь была – просто загляденье. Глядеть, правда, особо не на что, темень же, зато над головой раскрылась бездна, звёзд полна, в точности по стихотворцу Михайле Васильевичу Ломоносову. И Млечный Путь раскинулся через полнеба… Александр Кузьмич, помнится, учил, что это особые газы, испускаемые нашим Солнцем.

Но если смотреть, кроме звёзд, было не на что, то слушать и обонять – с лихвой. Умопомрачительно пахла недавно распустившаяся сирень, и столь же сильные ароматы испускала черемуха. Чирикали птицы, среди их многоголосья порой раздавались трели соловья. И касался щеки тёплый, едва заметный ветерок.

В такую ночь лучше всего гулять с юной прекрасной девой. Не с такой, которая за тридцать копеек, а с девой возвышенной, недоступной… с Анютой, например. С Анютой, которая как локоть – и не укусишь, и близко, и саднит.

Но увы, спутник мой напоминал юную деву разве что возрастом.

– А тебе, Костя, лет-то сколько? – из вежливости поинтересовался я, чтобы не длить изрядно тяготившую меня тишину.

– В марте восемнадцать стукнуло, Андрей Галактионович. А на что вам?

– Да просто не по годам ты рассудительный, я смотрю. Твой человеческий сверстник больше бы красавицами увлекался, нежели скучными нашими делами…