Моя главная роль - Екатерина Береславцева

твоему али нечего нам сказати да поведати?

– Мой товарищ-друг оробел слегка, больно грозны вы, батюшка, да знатны!

– Грозность моя лишь зеркало, отрок, кто каким лицом глядит, тот то и примечает. А знатность и вовсе пустое дело. Ну, поди ж, расцелую тебя за слова милые!

И папа трижды облобызал Петю, после чего повернулся к Нежинскому.

– Папуль, это Эдуард Васильевич Нежинский, он очень хотел с тобой познакомиться! – пришла я на помощь гостю.

– Здравствуйте, Марк Захарович! – Нежинский, наконец-то, почувствовал себя в своей тарелке. – Вы уж извините нас за столь неожиданный визит…

– Это вы нас извините за небольшой спектакль, Эдуард Васильевич! – папа крепко пожал гостю руку и вновь повернулся к Пете.

– А ты молодец, отрок, не растерялся! Как, говоришь, кличут тебя?

– Пётр Кудрявцев, Марк Захарович!

– Да какой я тебе Захарович! Просто Марк и всё! Ну что ж, проходите в дом, гости дорогие! Мать, ты чего стоишь? Иди на стол накрывай!

А моя мама всё никак не могла глаз отвести от Пети. Я дёрнула её за руку.

– Пойдём, мамуль, я тебе помогу. Пап, ты уж не обижай моих друзей, хорошо?

– Да разве я зверь? Иди, пузырёк, и ни о чём не беспокойся.

Я быстро взглянула на Петю. У него дрогнули губы, но вслух он ничего не сказал, умница мальчик.

– Дочка, это кто?

– Эдуард Васильевич – мой новый клиент, очень крупный бизнесмен и, кажется, неплохой человек.

– А другой, рыженький?

– Петя мой дизайнер, но он возит меня, пока Виктор Ефимович болеет.

– Хороший мальчик.

Больше она ничего не сказала, но я видела, что в глазах её плещется какой-то вопрос. Понятно, будет теперь что-то придумывать себе, мучиться, переживать. Не волнуйся, мамочка, скоро это закончится, и канет прекрасная история в Лету…

– Иди мужиков зови, всё готово! Да, и попроси отца, пусть воды принесёт, всю израсходовали!

– Зачем отца, мамуль, я Петю попрошу.

– Ну смотри.

Я подхватила ведро и легко сбежала по ступенькам. Сколько раз я бегала тут вниз-вверх, не сосчитать!

– Папа, Эдуард Васильевич, праздничный обед готов! Прошу к столу! А вас, Пётр, я попрошу остаться!

– Вот и правильно, дочка! – папа понимающе взглянул на ведро. – Ну а мы, старики, пойдём. Идёмте, Эдуард, я вам сейчас ещё одну штуку расскажу…

Они зашли в дом.

– Петя, поможешь мне?

– Конечно, Елена Марковна! Давайте своё коромысло! – и он, задержав на секунду свою ладонь на моих пальцах, перехватил дужку ведра и пошёл по тропинке вверх. Я засеменила за ним.

– Из окон всё хорошо видно, не забывай, Петя, – тихо сказала я.

– Я понял! – он улыбнулся. – Моя Елена Прекрасная!

– Ты обещал!

– Всё, молчу! А вы знаете, Елена Марковна, я никогда не набирал воду из колодца.

– Ты серьёзно?

– Ага. В книжках только читал, да на картинках видел. А вживую – нет. У вас тут прямо пастораль какая-то.

– Родители упрямятся, никак не хотят проводить водопровод в дом. Любят они эти старые брёвна! – я похлопала рукой по выцветшим брусьям колодца. – Ему лет сто, наверное, а может и того больше.

– Я бы тоже упрямился. Разве можно красоту такую…

– А Никита их до сих пор уговаривает цивилизацию в дом пустить. Не любит он этого…

– А я люблю! – Петя таким счастливым взглядом на меня посмотрел, что я сразу поняла, о чём он говорит.

– Пригаси глаза, мама сразу догадается, что дело нечисто. Ну, открывай дверцу!

– Глубоко! – Он заглянул вниз, а потом посмотрел на меня восторженными глазами подростка. Я засмеялась.

– Что, испугался?

– Наоборот! Восхитился! Когда у нас с тобой будет свой дом, я сам выкопаю колодец во дворе, зуб даю!

– Смотри, без зубов останешься, мечтатель! Давай, крути баранку, шофёр!

Он несколько раз опускал и поднимал пустое ведро, визжа от счастья, как мальчишка, а я только качала головой. Наконец, ведро, полное холодной прозрачной воды, было поднято наверх, и Петя с довольным видом поставил его у своих ног. И замер. Так мы и стояли напротив друг друга, разделённые лишь плескающейся гладью, но соединённые чем-то невидимым, что не требовало слов и определений и что покоем лежало на наших сердцах.

Первой очнулась я.

– Ещё минута, и нас будут искать.

– Значит, у нас есть ещё минута?

– Пойдём, Петя, ты не знаешь моих родителей! У них чуйка, как у лисы.

– Ладно, идём. – Он вздохнул и нагнулся за ведром.

И мы пошли: сначала Петя, а сзади него – я. Он был в одной рубашке – свой свитер он оставил в машине, – и мне, глядя на его ладную фигуру, вдруг так захотелось к нему прижаться, до темноты в глазах! Вот что делает с человеком насыщенная сексуальная жизнь, подумала я. Конечно же, у меня к этому мальчику только женская тяга и ничего больше! А всё почему? – рассуждала я, – потому что не надо было так долго ждать. Если бы ты, Алёна, не была такой недотрогой всю свою жизнь, то сейчас бы, накушавшись до отвала, совершенно спокойно реагировала на новые блюда…

Нежинский собрался сразу после обеда, у него ещё были дела. Кажется, он был очарован хозяином дома, да и папа был ему рад. Они нашли общий язык, эти двое, и я даже думаю, что ещё не раз президент крупной компании побывает в наших местах.

Я проводила его до машины. Мне показалось, что он всё порывался мне что-то сказать наедине, и я предоставила ему такой шанс. Как оказалось, я не ошиблась.

– Елена Марковна, во-первых, позвольте мне выразить вам свою признательность за сегодняшний день, один из самых счастливых дней моей жизни! Я предчувствую, что ещё долго буду вспоминать его с восторгом и, боюсь, ностальгией.

– Мне приятно, что я смогла вам угодить, Эдуард Васильевич! – улыбнулась я. – А что во-вторых?

– А во-вторых… – он слегка замялся. – Я не знаю, как вы посмотрите на моё предложение, но не сделать вам я его не могу. Я всё это время наблюдал за вами, вы, наверное, это заметили, и вот к какому выводу я пришёл: лучшей женщины для серьёзных отношений мне не найти. Вы умна, красива, образованна, у вас прекрасная счастливая семья, но главное даже не в этом – в ваших глазах светится такой яркий жизненный огонь, какой я давно не встречал в людях. А я, как мотылёк, с жадностью и любопытством потянулся на этот свет… И вот что я вам предлагаю, Елена Марковна: позвольте мне за вами ухаживать. Я человек прямой, юлить и хитрить не люблю и не умею, и сразу вам говорю, что,