Не на жизнь, а на смерть - Иэн Рэнкин

– А тебе известно, почему нас, полицейских, прозвали «Старый Билл»? – Ребус молча пожал плечами. – Некоторые говорят, этим прозвищем мы обязаны одному лондонскому межевому знаку. Ты можешь попробовать догадаться сам по пути. – И с этими словами Флайт толкнул вращающуюся дверь, которая служила входом в отель.

Здание Центрального уголовного суда (Олд-Бейли) оказалось не совсем таким, как Ребус себе его представлял. И хотя знаменитый купол со статуей Фемиды с завязанными глазами и весами в руках был по-прежнему на месте, большая часть судебного комплекса представляла собой постройки гораздо более современного дизайна, причем строителей более всего, несомненно, заботила безопасность. Детекторы металла и рентгеновские установки, специальные турникеты, пропускающие в здание только по одному человеку, и кишащие повсюду сотрудники безопасности. Окна покрыты специальной пленкой на случай взрыва: она не даст осколкам полететь в вестибюль. Внутри здания сновали судебные приставы (в основном женщины) в черных развевающихся мантиях, пытаясь отловить заблудившихся присяжных:

– Есть присяжные в зал номер четыре?

– Присяжных в зал номер двенадцать, пожалуйста!

По громкоговорителю то и дело объявлялись имена пропавших присяжных. Суматошное начало очередного судебного дня. Свидетели курили, адвокаты, отягощенные кипами документов, обеспокоенно шептались о чем-то со своими унылыми клиентами, офицеры полиции нервно переминались с ноги на ногу, ожидая, что вот-вот будут вызваны для дачи показаний.

– Здесь мы либо выиграем, либо проиграем, Джон, – сказал Флайт.

Ребус не понял, к чему относятся его слова – к судебным палатам или к вестибюлю. На верхних этажах располагались кабинеты администрации, гардеробы для судей, рестораны. Но именно на этом этаже слушались дела и выносились решения. Двери налево вели в старую часть здания – место мрачное и куда более неприступное, нежели этот светлый мраморный вестибюль, по которому эхо разносило скрип кожаных подошв, перестук каблуков и монотонный гул несмолкающих разговоров.

– Пошли, – сказал Флайт. Он провел Ребуса в один из залов судебных заседаний, переговорив прежде с охранником и одним из клерков.

Если в вестибюле преобладали мрамор и черная кожа, то в зале суда – дерево и зеленая кожа. Они уселись на стулья прямо у двери, присоединившись к констеблю Лэму, который мрачно восседал со скрещенными на груди руками. Не удостоив их даже приветствием, он наклонился к ним и прошептал:

– Мы поймаем этого ублюдка, – а затем снова застыл в своей неловкой позе.

Напротив них сидели скучающие присяжные с ничего не выражающими лицами. У противоположной стены зала суда стоял подсудимый, положив руки на барьер. Это был человек лет сорока, с темной густой шевелюрой, слегка тронутой сединой, и неподвижным лицом, будто бы выточенным из камня. Его рубашка с открытым воротом смотрелась весьма вызывающе. На скамье подсудимых он находился в гордом одиночестве, без единого офицера полиции в качестве охраны.

На некотором расстоянии от него адвокаты перебирали свои бумаги. За их действиями внимательно наблюдали помощники и солиситоры[11]. Адвокат обвиняемого был полным человеком, с уставшим лицом, таким же бесцветным, как его волосы. Он задумчиво грыз дешевую шариковую ручку. А вот у обвинителя был гораздо более уверенный вид – высокий, дородный, строгой одетый, с непременным налетом строгой нравственности на лице. Его авторучка представляла собой замысловатое приспособление, которым он что-то размашисто писал, вызывающе искривив губы, словно актер, исполняющий роль Уинстона Черчилля. Ребус подумал, что его внешность как нельзя лучше соответствует телевизионному образу Королевского адвоката[12].

Прямо над ним возвышалась галерея для публики, с которой доносилось приглушенное шарканье ног. Ребуса всегда беспокоило то, что сидящие на галерее имели возможность таращиться сверху прямо на присяжных, а значит, могли без труда запугать присяжных, а то и опознать. Бывали случаи, когда по окончании слушания дела к присяжным подходил какой-нибудь родственник обвиняемого, сжимая кулак или стискивая в руке пачку банкнотов.

Судья с высокомерным видом просматривал какие-то бумаги, в то время как секретарь что-то шептал в телефонную трубку. К началу разбирательства Ребус понял две вещи: что процесс по делу начался отнюдь не сегодня и что судья изучает материалы, могущие повлиять на его решение.

– Вот, видали? – Лэм протянул Флайту какую-то газетенку. Газетенка была сложена в четыре раза, и Лэм постучал пальцем по нужной колонке, передавая ее своему начальнику. Флайт быстро пробежал колонку глазами, взглядывая на Ребуса, потом отдал ему газету, кисло улыбаясь:

– Держи, эксперт.

Ребус просмотрел отрывок, посвященный успехам, а точнее, их отсутствию в расследовании убийства Джин Купер. Последний абзац сразил его наповал: «Бригада, расследующая так называемые „преступления, совершенные Оборотнем“, не обошлась без помощи эксперта по серийным убийцам, командированного из другого полицейского подразделения».

Ребус уставился в статью невидящим взором. Кэт Фаррадэй не стала бы, верно? Но иначе как они тогда об этом узнали? Он смотрел на страницу, чувствуя на себе взгляды Флайта и Лэма. Он не верил собственным глазам: он, Джон Ребус, – эксперт! Так это или не так (а это, несомненно, не так) – сейчас уже не важно. Важно то, каких от него будут ждать сверхъестественных результатов. Он был уверен в том, что не сможет предоставить им ничего сверхъестественного, и тем самым выставит себя на посмешище. И нет ничего удивительного в том, что теперь его буравят две пары глаз. Ни одному нормальному полицейскому не понравится, когда им командует какой-то «эксперт». Ребус и сам этого терпеть не мог. Ему это совсем не нравилось!

Флайт заметил страдальческое выражение на лице Ребуса, и ему стало жалко парня. Однако Лэм ухмылялся, наслаждаясь его мучениями. Он взял у него газету и сунул ее в карман пиджака.

– Думал, вам будет интересно, – сказал он.

Наконец судья поднял глаза и сосредоточил внимание на присяжных.

– Уважаемые господа присяжные заседатели, – начал он, – мне сообщили, что в показаниях констебля Миллса по делу «Краун против Томаса Уоткиса» содержались сведения, которые могли повлиять на вашу объективность.

Значит, человек на скамье подсудимых был Томми Уоткис, муж Марии. Ребус снова сосредоточился на нем, стараясь выкинуть из головы злополучный отрывок из газетной статьи. У Уоткиса было довольно необычное лицо: лоб гораздо шире скул и подбородка, который странным образом проваливался внутрь. Он был похож на старого боксера с хроническим вывихом челюсти.