Валентиныч и его воображаемые читатели - Леонид Шевченко

и двигаюсь в буллет-тайме, и соображаю медленно, и не всегда успеваю реагировать на круговорот мелькающих вокруг меня событий. Стою такой, будто под Ново-пасситом, равнодушно созерцаю происходящее со стороны, и даже рылом не веду. Словно и не для меня весь этот праздник жизни обустраивается. Девушка уже и рубашку мою расстегнула, гладит там чего-то, ластится… А сама невзначай к брюкам подбирается.

И вдруг – хоп! – стягивает с меня брюки к чертям, причем почему-то вместе с трусищами. И своим собственным продолжающим извиваться телом меня от зала закрывает… Ну, фигли делать? Шоу, понятно. Я и не сопротивляюсь – стою, смотрю, что дальше будет. При том, что характерно, мне даже неинтересно. Ну, что, блин, за человек!

И, честно говоря, я не знаю, что там на эту стриптизёршу вдруг нашло. Может, у неё настроение игривое было, а может, ей наоборот обидно стало, что я на её уловки никак не реагирую…

Короче, она просто взяла, и отошла в сторону.

И Валентиныч остался стоять с мужским половым органом наперевес перед целым клубом «Боинг», полным прекрасных женщин.

В общем, шоу определенно удалось. И хотя, конечно, спасителем пустошей я быть не перестал, но карму свою таки изрядно подпортил. Да и гранд-финал оказался смазанным. В финале я просто вздохнул, разочарованно развел руками, мееедленно натянул брюки и спокойно, словно ничего не произошло, пошёл на свое место. Вот в этот момент, по словам жены друга, на меня все и смотрели. Я этого, правда, совсем не заметил, но Маришка сказала, что смотрели, да ещё как. И ещё сказала, что зря я бросаюсь знакомиться с первыми встречными, и что шанс у меня, по её мнению, пусть и небольшой, но безусловно, есть.

Ну, предположим, сам-то я в этот шанс уже совершенно не верю. Но под воздействием алкоголя даже подсознательные установки могут подвинуться, согласитесь? Как получилось, к примеру, и в случае с вышеописанной девушкой Юлей – это которая, если кто не помнит, высокая блондинка из того же «Боинга». Я просто сидел за стойкой, пил себе виски по 400 рублей за стаканчик (ну, не суки ли, а?) и смотрел на эту Юлю. По итогам этих гляделок мы с ней уже даже улыбками обменялись… Ну, думаю, Лёня, ну что ты теряешь? Выждал момент, когда Юля спиной повернулась, подошел. Привет.

Как она обрадовалась! Ну, наконец-то, – говорит. Ура. Привет.

Разговорились. Всё хорошо, всё нормально. Юля сидит, в глаза мне смотрит: «Боюсь, как бы мне в тебя не влюбиться… Я тут недалеко живу, до дому меня проводишь?»

Ну, отчего же не проводить? Тем более, что дискотека уже заканчивается… Глядишь, и получится что путное из этого небезынтересного, в общем-то, знакомства.

Встаем, выходим. На крыльце девушка Юля вдруг говорит: «Подожди, я кое-что забыла, сейчас вернусь». Снова заходит в кафе, минут через 10 возвращается – с какими-то двумя парнями. Это, говорит, мои старые друзья, случайно встретились – они, мол, её и проводят. Нет, телефонами обменяться она не желает. И вообще, я, оказывается, странный. Оп, оп.

Динамика и статика, помните? Чем-то иным складывающуюся диспозицию сложно объяснить, по-моему. Хотя, может, мне просто опять сумасшедшая попалась. Не исключено, что я подсознательно сам таких девушек выбираю – чтобы и дальше продолжать всем жаловаться на то, как давно у меня не было секса, и тем самым отхватывать от окружающих свою дозу внимания в виде жалости. Как же мне, заиньке, не плакать?

И, возможно, именно поэтому, а может, потому, что я осознаю всю тщету подобных усилий, я с той посматривающей на меня девушкой на фиброгастродендроскопии и знакомиться не стал. Тем более, что аппарат, в дополнение к прочим невзгодам, продиагностировал у меня наличие в желудке какого-то очередного эрозийного гастрита, который, в теории, может всю мою монументальную медкомиссию пустить псам под хвост. Ирония судьбы – даже психиатр, не просыпаясь, поставил мне штамп «Годен», но аппарат с лампочкой таки настиг болезненного врага!

А всё потому, что я великий человек, только об этом никто, кроме высших сил, не знает. Я ведь и тут, в больнице, ложусь спать в первом часу ночи, а встаю в пять утра, по утрам делаю зарядку, навожу в палате порядок, мою полы, ухаживаю за лежачими товарищами, делюсь с ними шоколадом – этакий гибрид Арнольда Шварценеггера, Владимира Ильича Ленина и гипотетического тимуровца в вакууме. А в свободное время, когда нормальные пациенты лежат по шконкам, мрачно изучая потолок, я читаю Пелевина и трачу по четыре дня на написание вот этого величественного рассказа, до данного конкретного места в котором дай бог, чтобы хотя бы два человека дочитали.

Хотя вот этот конкретный рассказ я и сам не стал бы читать. Искромётного веселья в нем нет, шуток ничтожно мало, язык скупой и отдающий занудством (сплошные «хотя» и «впрочем» – надо как-нибудь попробовать хотя бы один рассказ без этих слов написать!), да и мораль сомнительна. О чем этот фильм? Да ни о чем!

В этой связи сразу вспоминается, как в далеком 1997 году редактор «Вечернего Комсомольска» Наталья Владимировна Гусева зарубила мою заметку о том, как после очередной редакционной пьянки я шёл домой, зачем-то попёрся через детский садик, полез через забор, зацепился ногой, с размаху въебался головой в мерзлую землю с высоты двух метров, встал, почесался и пошел домой, а на следующий день узнал, что, оказывается, перед тем, как пойти домой, я ещё зашел к жившим неподалеку друзьям и навёл там шороху, вполне себе культурно пообщавшись с народом и мягко поприставав к непонятно, что в такой поздний час делавшим там девушкам, и вообще выяснилось, что под тем забором я провалялся часа два, причем, по-видимому, без сознания.

Гусева тогда сказала: «Лёнчик, я прочитала твой рассказ с огромным удовольствием и мы неудержимо посмеялись всей редакцией… Но напечатать в газете мы его не можем, потому что, по большому счёту, непонятно, зачем это всё. Куда ведёт этот текст нашего и без того запутавшегося в происходящем социалистического строителя? Что он даёт ему? Что, кроме смеха и двух минут веселья, останется в голове у читателя?»…

Вот и у этого рассказа – какая мораль, какие выводы? Сможет ли простой человек, читая его, прийти к мысли, что я гибрид Льва Толстого и Михаила Зощенко?

Впрочем, на словах можно быть Львом Толстым сколько угодно – всё это суета. Главное – о моем истинном величии осведомлены высшие силы, которые, видя такое