Терпкий запах тиса - Анна Жилло

Я молчала – сказать было нечего. Она была права. И одновременно не права.

Два года назад я попала в больницу. Что со мной было? Как-то я упустила из виду папку с медицинскими бумагами вчера. Не подумала, что там может быть что-то важное, и отложила на потом. А ведь наверняка серьезное, если, по маминым словам, Вадим со мной носился, как с писаной торбой. А я, выходит, этот шанс благополучно про…любила. Потому что не нужен он мне был – этот шанс.

И все-таки – почему я действительно не развелась с Вадимом, если все было так плохо? Вряд ли только из-за детей. Хотела сделать виноватым его – чтобы он не выдержал и подал на развод, а я выглядела несчастной брошенной женой с двумя детьми на руках? Или, может, все-таки какие-то чувства на самом донышке еще оставались?

Впрочем, какое это теперь имело значение? Гораздо важнее, остались ли на самом донышке чувства у него.

- Пойду пройдусь, - сказала я, выходя из кухни.

- Иди, - вздохнула мама. – К чаю возвращайся. Чтобы мы тебя не ждали.

Я вышла за калитку, пошла по извилистым улочкам-переулочкам – куда глаза глядят. Сколько себя помнила – каждое лето проводила на даче с бабушкой. Каждый закоулочек знала, каждую тропинку. С тех пор мало что изменилось. Разве что вместо старых развалюх появились новые дома-дворцы.

Все оказалось еще хуже, чем я думала. Да и странно было надеяться, что за столько лет никто не понял, что между нами все плохо. Наверняка еще пять лет назад поняли, когда мы на дачу по очереди ездили и что-то врали про завал работы. И все-таки… все-таки было в маминых словах кое-что, за что я уцепилась как за соломинку.

«Что ты мучаешь мужика? Извелся ведь».

Было бы ему пофигу – не мучился бы. И не изводился. Хотя больше похоже было на то, что он страшно злится. Настолько, что едва сдерживается. Но это тоже эмоции. Когда все равно – не злятся.

Видимо, у нас все было в неком шатком равновесии. Плохо, но стабильно. И вдруг я словно подпорку выбила – и все обрушилось.

Я бродила, все же забыв о времени, пока не позвонил возмущенный Петька: «Ма, ну ты где, все тебя ждут!»

Теперь сидеть за столом рядом с Вадимом было еще сложнее. Меня знобило, пальцы мелко дрожали, и я боялась, что все это видят. Я о чем-то говорила, улыбалась, но, наверно, слова были невпопад, а улыбка кривая и натянутая. Торт показался безвкусным, как картон. Мама посматривала на меня с беспокойством. Неужели думала, что я сейчас встану и во всеуслышание заявлю: «Я тут походила, подумала и решила развестись»?

- Мам, ты такая бледная! – Пашка подергал меня за шорты. – Тебе плохо?

- Голова немного болит, - пробормотала я. - Спала плохо.

- Иди на мою кровать, - предложил Вадим. – Полежи.

- Тебе же писать надо?

- Я на веранде сяду.

Все остались за столом, а я ушла и легла в комнате Вадима. Подушка вобрала в себя его запах, и меня начало знобить еще сильнее.

Боже мой, а ведь я думала, что никогда больше не испытаю то противное чувство, которое жило со мной почти полтора года, очень давно. Когда просчитываешь каждый свой шаг, каждое слово, с мучительной обреченностью ждешь только неприятного и при этом все-таки надеешься, что обойдется, что ничего плохого не случится. Что все будет хорошо.

Последние ночи я почти не спала, и усталости удалось победить нервное возбуждение. Меня словно накрыло тяжелым ватным одеялом. Когда я проснулась, все уже укладывались спать. Двойняшки шебуршали на чердаке, мама стелила на диване Диме с Машей.

- Как ты? – спросила она.

- Нормально.

- На вид-то не очень. Может, сказать Вадиму, чтобы с мальчишками наверху лег? Поместятся.

- Не надо, - с досадой поморщилась я.

Пройдя через веранду, где Вадим быстро набирал что-то на клавиатуре ноутбука, я спустилась с крыльца, присела на лавочку под березой. Замечательно. Проспала полдня – и теперь впереди очередная бессонная ночь. Да еще в таких условиях, что врагу не пожелаешь. Может, вообще не ложиться? Подождать, пока Вадим не уйдет спать, и читать всю ночь на веранде – если, конечно, смогу?

Где-то далеко прошумела электричка. Щебетала в ветвях вечерняя птаха. Прошел деловито по дорожке ежик Вася. Их за сараем жило целое семейство, но всех мы звали одинаково - Васями. Васи кормились на компостной куче, шуровали в мусорном ведре и пили воду из большой миски.

Томительно и сладко пахло любкой – весна в этом году была ранняя, теплая, в начале июня уже все цвело. Ее посадила когда-то моя бабушка – ей очень нравился этот цветок. Она вообще хорошо разбиралась в травах, знала, какие от чего и для чего.

«Смотри, Лерочка, - она показывала мне выкопанный с корнем увядший стебель. – У любки два клубня. Они похожи на женскую грудь. Один старый, рыхлый – из него вырос стебель весной. Второй молодой, крепкий – из него следующей весной вырастет новый. А из двух клубней сразу варят приворотное зелье. Знаешь, как ее зовут еще? Приворотная княгиня».

Ох, бабуля, как бы мне сейчас такое пригодилось. Или нет? Не поможет?

Я встала, сорвала стебель с белыми восковыми цветами. От запаха закружилась голова. Опаловая белая ночь отливала малиновым на закате. Тонкие края неподвижных перламутровых облаков сияли расплавленным золотом. «Плесните колдовства в хрустальный мрак бокала» - вспомнился романс, от которого всегда мурашки бежали по спине.

А еще я вспомнила один вечер шестнадцать лет назад. Странно, потом мы оба не могли сказать, какое это было число, но точно начало июня: сессия еще не закончилась. Пятница или суббота. Такой же призрачный свет белой ночи. И мы стояли у парадной, как будто не могли решиться. Я не могла решиться – хотя знала, что все будет…

«Не бойся, - прошептал Вадим мне на ухо. – Я очень тебя люблю».

Мы вошли в квартиру и долго-долго целовались в прихожей.

«Пойдем», - я потянула его за руку в свою комнату.

Он раздевал меня неторопливо, целуя шею, грудь, живот, а я стояла перед ним, закрыв глаза, и улыбалась. Та наша первая близость была такой же нежной, мягкой, как и первый поцелуй. Сначала я отчаянно стеснялась – своего тела и того, что ничего не умею, что могу что-то сделать не так. Но его ласки заставили меня забыть и стеснение, и страх боли, которую надо было как-то перетерпеть. И когда он вошел в меня, я почти ничего не почувствовала. И даже попросила: «Пожалуйста, осторожнее». А Вадим поцеловал меня и сказал: «Уже…»

В тот раз я, конечно, не испытала ничего из того, о чем читала в книгах и слышала от подруг, но была счастлива уже от того, что все произошло. Что он – мой, а я – его. А еще – что он мой первый и единственный мужчина и что не надо его ни с кем сравнивать. И очень скоро пришло то волшебное наслаждение и единство, которое с каждым разом становилось только сильнее…

Вадим вышел с веранды, сел на ступеньку крыльца, молча глядя на меня.