Собачий рай - Иван Сербин

У молочного ряда — шестеро, в основном молодые женщины. Осокин свернул, пошел вдоль ряда. Он понятия не имел, как сегодня будет одета Наташа, поэтому всматривался в лица. Усталые, измученные, сосредоточенные. В глазах — серая безысходность. Жизнь вспыхивает, лишь когда мелькает ценник с надписью: «Скидка».

У отдела игрушек двое ребят: девочка лет пяти тянется к коробке с метровой куклой, удивительно похожей на живого ребенка. Мальчишка лет двенадцати сосредоточенно рассматривает коробки с коллекционными машинками и что-то прикидывает в уме.

У стеллажей с пивом и алкогольными напитками — мужчины. Человек пять. Прохаживаются неспешно, со вкусом выбирая напитки, соответствующие их потребностям и карманам. Седоватый хлыщ в длинном кашемире расспрашивает продавца о коньяках и бренди, и тот что-то с упоением рассказывает, постоянно двигаясь, теребя собственные пальцы, прищелкивая, приплясывая, делая крохотные шажки от витрины к покупателю и обратно. Осокин знал цены на приличные коньяки и понимал старания продавца. Сам он коньяки не любил. Предпочитал водку. А те двое мужичков, похожие на дистрофичных борцов сумо, наверное, любят пиво. Осокин повернулся и заметил давешнего детектива. Тот улыбался понимающе тонко и прикладывал палец к губам. Мол, все вижу, все знаю, но молчу. Осокин подошел к нему, спросил шепотом, старательно делая вид, что разглядывает парадно-войсковой строй элегантно-подтянутых бутылок.

— Что вам здесь надо, черт побери?

— Александр Демьянович, миленький, я, как и вы, интересуюсь хорошими горячительными напитками, — детектив озорно посверкал глазками. — Могу я позволить себе бутылочку достойного коньяка или приличной водки по случаю удачного завершения очередного заказа? Вы ведь тоже пришли сюда именно за этим? Не из-за слепой же стюардессы? Это было бы нелепо.

— Не лезьте не в свое дело.

— Ну зачем же вы так, Александр Демьянович? Я разве же лезу? Это ведь вы ко мне подошли, — вроде бы даже обиженно сказал детектив.

— Смотрите, если я узнаю, что вы шпионите…

— Упаси меня бог, уважаемый Александр Демьянович. Упаси меня бог, — детектив трогательно прижал к по-женски округлой груди изысканно-пухлую ладошку. — Не шпионю вовсе. Просто вот подумал, может быть, вам захочется узнать побольше о, так сказать, объекте вашего пристального внимания. А тут как раз я. Ну, и повод удачный. Насчет водочки я ведь не соврал…

— Отлично. Покупайте свою водочку. А в мою жизнь не лезьте. И, кстати, предоставленной информации мне вполне хватило. Так что напрасно трудитесь.

Осокин кивнул, оглянулся, шагнул в проход, зашагал дальше, ощущая спиной взгляд детектива. Не то чтобы его волновал этот убогий тип или беспокоило столь пристальное внимание, но ему излишняя шумиха была ни к чему. Черт знает, какой оборот могла принять вся эта история.

— Ну, это ведь как знать, Александр Демьянович, — бормотнул едва слышно ему вслед детектив. — Никогда не знаешь, что и когда может понадобиться…

Но Осокин этого не слышал. Его мысли уже вновь были заняты Наташей.

Налево тянулись стеллажи с конфетами, орешками и прочими мелко-вкусными приятностями. Здесь Осокин оглянулся еще раз. У него мелькнула мысль, что, может быть, Наташа и вовсе не пошла сегодня в магазин. Решила перенести на завтра, чтобы уж спокойно купить, без нервотрепки. Или, предположим, пенсию задержали? Впрочем, если уж детектив намекнул, что она здесь…

Осокин сделал еще два шага и тут заметил ее. Девушка стояла у стеллажа с конфетами, держа в руках серебристую коробку шоколадных «Болеро» от Коркунова. Пальцы ее скользили по обертке. Губы едва заметно шевелились. Наташа «читала» надписи.

Осокин подошел, остановился рядом. Он заметил, как при его приближении девушка слегка повернула голову, а фигурка ее стала чуть напряженнее. Осокин остановился рядом, взял другую коробку, покрутил в руке.

— Сто рублей за двести граммов? — сказал он негромко, словно бы удивляясь. — Должно быть, хорошие конфеты. — Наташа не ответила. — Вы любите шоколад? — спросил Осокин, поворачиваясь к девушке.

— Простите, но какое отношение это имеет к вам? — спросила она сухо.

— Я хотел угостить вас этими замечательными конфетами, — улыбнулся он. — Но потом подумал, вдруг вы не любите шоколад.

— Благодарю, не стоит утруждаться, — прежним тоном ответила Наташа. — И, кстати, боюсь, что ваше внимание не найдет здесь должного отклика. Поищите другой объект своей шоколадной щедрости.

— Поймите правильно, Наташа, — Осокин засмеялся, прижал ладонь к груди. — Я подумал, если вы принимали цветы, то почему бы вам не принять и коробку конфет? Тем более что они, кажется, действительно неплохие. Хотите, попробуем?

Девушка молчала. Пальцы ее больше не скользили по коробке. Она о чем-то думала, а Осокин внимательно вглядывался в ее бесстрастное лицо. Похоже, после травмы Наташа приучилась держать эмоции при себе, отгородилась от мира стеной собственного холода. Наверное, так ей было проще существовать в темноте.

Осокин спокойно сорвал с коробки прозрачную пленку, поднял красивую серебристую крышку.

— Пожалуйста, угощайтесь.

— Спасибо, — она положила свою коробку на стеллаж. — Я действительно не люблю шоколад. Так что… Извините.

— Ничего страшного, — Осокин закрыл коробку. — Я тоже не люблю шоколад. Но эту коробку придется купить, поскольку уже открыта, — он усмехнулся.

— Знаете что, — Наташа повернула голову. Смотрела она не на собеседника, а чуть в сторону. — Думаю, вам лучше уйти. Боюсь, милого и легкого разговора все равно не получится.

— Уйти? Куда? — Осокин развел руками, совершенно забыв, что девушка слепа. — Мне здесь нравится. Тихо, никаких скандалов. Вы заметили? В супермаркетах люди становятся лучше, цивилизованнее. Парадокс.

Она пожала плечами.

— Я прихожу в супермаркет за покупками.

— Но ведь одно другому не мешает.

Сказал и мысленно обругал себя. Более громоздкое и неуклюжее начало разговора трудно представить. Он перестал контролировать ситуацию, чего с ним не случалось уже давно. Надо признать, ему это не понравилось. Он словно вернулся на пятнадцать лет назад, вновь став стеснительным студентом Сашей Осокиным, безуспешно пытавшимся заигрывать с однокурсницами и получавшим по морде от пренебрежительно-холодных — красивых и не очень — девиц самого разного пошиба. Сейчас прыгнуть с ним в койку согласилась бы любая из них… Ну, или почти любая.

А вот с этой слепой девушкой… Ему никак не удавалось найти нужную ноту, тот тон, когда становится легко и непринужденно. Когда ты блестящ и остроумен. А может быть, все дело в том, что она другая? И те ценности, которыми он, Осокин, привык оперировать, для нее ничего не значат.

— Послушайте, Наташ. — Искренность, как известно, — лучшее оружие. Вот на искренность-то Осокин и решил сделать ставку. — Честно говоря, я давно за вами наблюдаю… — Получилось пошло. Так разговаривают с глупыми провинциальными «пупсами». — Серьезно. Понимаю, звучит весьма коряво, но… — он улыбнулся. — От конфет вы отказались. Что мне еще остается делать? Давайте я встану на колени и попрошу вас не прогонять меня. Или, хотите, я угощу вас шампанским? Стоп! Полный назад! Ошибка в программе. — Губы у нее дрогнули. Уже неплохо. — Ну, не знаю. Давайте скупим всю колбасу, пойдем на улицу и раздадим бабушкам-пенсионеркам. Или накормим бездомных собак. Скажите, что мне сделать, чтобы вы со мной поговорили, и я это сделаю. Даю слово.