Прайд. Кольцо призрака - Олег Попович

– Мне Шурочка звонила.

– А! – рассмеялся он с досадой на неуклюжесть, неуместность происшедшего, чуть сердясь, но и слегка виновато. – Вот оно что! Идиотка. Грибная. А ты уже сразу кинулась ревновать. Эта дура черт те что себе вообразила. Я просто был с ней вежлив, да так, пошутил под настроение. Насчет квартиры в центре, мол, давно мечтаю. И, правда, неплохо бы нам с тобой такую квартиру отхватить. Дай только контракт с японцами закрыть. Слушай, а почему от нее так пахнет? Меня просто тошнит. И почему у нее такие жесткие пятки…

Он запнулся, замолчал.

«Неужели?! С Шуркой Грибной…»

– Да не знаю я, какие у нее пятки. Котенок, опомнись! Просто она сказала, что любит ходить по лесу босиком.

«Да, да, любит ходить босиком по лесу. Идет по сырой лесной земле, траве. Остановится на миг, пустит корни, прорастет… Нет, не стал бы Паша с ней путаться, он для этого слишком брезгливый».

– Представляешь, заявляет вдруг: «Я вас от нее огорожу!» Это от тебя, моя радость. У меня челюсть отвисла.

«Да, Шурочка и мне так сказала. Что-то ей наболтал Пашка, с мужиками бывает, особенно выпивши, а она и кинулась – не упустить, урвать поскорее. Засветило вдалеке, вдруг выгорит».

Ирина взглянула на Павла, и ее поразил открытый, счастливый блеск его глаз. Он взял в ладони ее лицо, бережно приподнял, откинулся, любуясь ею.

– Бледненькая какая. Ничего, займусь тобой. Витаминов побольше. Я люблю тебя, моя девочка!

Он прижал ее к себе, крепко обхватив пальцами затылок. Ирина, задохнувшись, почувствовала на губах вкус соли.

Заговорил с идущей изнутри нежностью:

– Ты моя, моя, слышишь? Единственная. Ты мне нужна. Такая, как есть: родная, послушная, мокренькая. Этот месяц все перевернул. Я тебя защищу, уберегу. Чтоб ты знала – я буду всегда рядом с тобой. Знаю, последние дни ты перенервничала. Но я тебя успокою.

«Вот он придет, Николай Андреевич, и весь воздух выпьет до самого дна. Удушье и жар. А ты слабый, безвольный, но пришел, не испугался, родной мой. Я же видела, как ты бледнел, а вот пришел…»

Резко встряхнув тишину, завибрировал мобильник на столе.

– Кто это? – быстро спросил Павел, исподлобья глядя на Ирину, будто она могла знать, кто.

Телефон безжалостно звенел на столе.

– Правда, кто звонит?

– Не знаю.

– Может, не отвечать? Не надо.

– Почему?

Его руки упали, выпустили Ирину. Она встала, вытирая влажную щеку и поправляя подол халатика. Подошла к телефону.

– Алло!

– Вот видишь! Вот видишь! – Счастливый, сытый голос Мадам. – Подожди минутку. – Сейчас она удержит улыбку, чтоб не появились морщины, сдвинет уголки губ, разгладит холеными пальцами цельнокроенное лицо. – Я же тебе говорила: все обойдется!

– Мадам? – шепнул, наклонив голову, Павел.

«Как он догадался?»

– Нет, ты слушай! – Изобилие беличьего щелканья все нарастало. Сыплется как из дупла. – Я всегда знала, была уверена, киска моя, обойдется! Но беспокоилась: затаскают, задергают тебя. Я даже Лолитке звонила. А теперь ничего не надо.

– Знаю, – тихо сказала Ирина, понуро кивнув. – Лолита говорила, ты звонила. Спасибо.

Оглянулась на Павла.

«Почему в глазах такое напряжение? Уперся обеими руками в подушки дивана. Весь вытянулся. Слушает, замер, не дышит».

– Мы с Женькой сегодня у Паши… – Мадам хихикнула. – Он ничего, твой Пашка. Он мне нравится. Только почему у него так грибами пахнет? И плед и подушка. Ты бы и его пропылесосила. Он уехал какую-то квартиру смотреть в центре. Женька от меня теперь не отвяжется, а я… так! А Паша славный. Ты чего молчишь?

– Я не молчу, – проговорила Ирина, опять взглянув на Павла.

«Что с ним? Что-то его корежит, словно руки выворачивает. Морщится. Зуб болит, что ли? Кажется, раньше никогда не болел».

– Значит, подаю я утром Стеше кофе. Со сливками… Подожди минутку. – Сколько счастливого упоения в голосе. Непритворного. – Стеша мне и рассказал. Я просто обалдела от радости. Даже сахар забыла ему положить. Ну, ты все знаешь.

– Я не знаю. Ничего я не знаю.

Ирина краем глаза заметила, что Павел судорожно повернулся на диване.

– Как не знаешь?! Паша еще не пришел? Ну, не важно. В общем, Стеша приятелю звонил с Петровки. Там его любят. Книги его читают. Ценят. Вот приятель его и рассказал про записку. Паша как узнал, сразу к тебе. Я так рада.

– Какая записка?

– Да ничего особенного, так все пишут, которые сами себя… Соображаешь? «Прошу в моей смерти никого не винить. В здравом уме и памяти…» И все такое, как водится. А тут еще выяснилось, что раньше она уже вешалась, но тогда спасли. Алла эту записку на своем компьютере оставила, сразу и не заметили. Записку. Я прямо ошалела. Стеше сахар положила, и сразу тебе звонить. Твой телефон был отключен. Тогда я Паше позвонила. Про записку сказать.

– Записку? Нашли записку? – Ирина задохнулась от волнения.

«Значит… Неужели теперь уже точно все кончилось? Николай Андреевич больше не придет. Не придет, не сядет в это кресло. Правда, о чем нам с ним теперь говорить? Вроде не о чем».

– А я тут у Паши валяюсь, грибы нюхаю. Киска моя, жду тебя завтра к обеду. Целую. – В трубку посыпались беличьи, цокающие поцелуи. – И Женька рад до чертиков. Только платье с тиграми надень. Я тебя в нем обожаю.

«А-а… Как хорошо дышать, я, кажется, уже и разучилась. Камни завалили сердце, скатываются. Ничего не было. И больше не будет. Пусть смог, жара, сумрак, пусть».

Ирина совсем забыла про Павла, повернулась к нему. Он странным, испытующим взглядом смотрел на нее.

«Какая настороженность в серых глазах».

– Ну, знал я про записку, и что? Думаешь, все так просто? Мадам позвонила, и я поэтому прибежал? Я все равно бы сегодня пришел.

– Да, да. – Ирина ощущала только обесцвеченную, серую пустоту. Паша пришел. Но радость от его прихода была погасшей, тусклой, без блеска. Халатик на ней уже успел высохнуть.

Павел потянул ее за безвольно повисшие руки, заботливо усадил рядом с собой на диван, подоткнул под спину подушку.

Вдруг с какой-то неловкой поспешностью опустился перед ней на колени.

– Радость моя! – Он ловил ртом ее пальцы, целуя их. – Мы поженимся. Ты любишь меня, я знаю. Я же сказал тебе: все будет, как ты захочешь. Помнишь, помнишь? Я сказал это еще до всякой записки, до всего!

«Как он осунулся, как впали виски, провалились глаза. Пот на лице. Как его измучил этот чертов контракт и все это. И Алла!»

– Если я виноват, прости!

Он тесно прижался к ней, обхватив руками.