Форма воды - Гильермо Дель Торо

Зельда вздрагивает так, словно в нее угодила пуля, оседает на бедро и закрывает лицо руками. Элиза тоже ощущает дрожь, но в следующий момент она замирает, ошарашенная видом людей, появившихся из двери.

Флеминг несется первым, украшенный гримасой, хорошо знакомой всем, кто видел его чрезмерную реакцию на забившийся туалет или лужицу в коридоре, и экзотике картине добавляют кровавые пятна на рукавах. Третьим мчится Боб Хоффстетлер, он выглядит расстроенным, очки сидят криво, редеющие волосы разлохмачены, а в руках – груда сырого тряпья, которая может быть чем угодно: полотенцем, халатом, рубашкой.

Его взгляд, острый, как обычно, вонзается в Элизу.

– Вызовите скорую помощь! – акцент, обычно едва заметный, сейчас звучит грубо.

Между ними двумя находится Стрикланд, его глубоко посаженные глаза пылают, губы оттянуты в жуткой улыбке. Он с силой сжимает запястье левой руки, которая заканчивается не обычной кистью, но букетом из пальцев, что торчат под разными углами, сочатся кровью, и некоторые «украшены» полосками содранной кожи.

Алые капли падают на пол со звонким ярким грохотом, как металлические шарики. Элиза смотрит на них, на эти жидкие рубины, и понимает, что ей придется их убирать.

«Пустышки» вылетают наружу, растаптывая аккуратные пятнышки крови, прикрывают Стрикланда с боков, нацеливая ружья на Элизу и Зельду с такой легкостью, словно орудуют игрушками. Это действия по разгону, это очистка места происшествия.

Элиза хватает тележку, разворачивает ее и ощущает, как скользят задние колеса.

17

Антонио оказывается первым, кто спрашивает, все ли в порядке.

Едва они входят в кафетерий.

Его косые глаза смотрят вопросительно на Элизу и Зельду одновременно, но Зельда знает, что именно ей предстоит отвечать, ведь все это время никто, кроме нее, не озаботился выучить язык знаков.

Она устала от этого, она не хочет отвечать за что-то здесь, дома или где угодно.

Руки ее трясутся, и она скрывает этот факт, отворачиваясь к автомату с закусками. Изучает геометрически правильные сэндвичи и пластиковые на вид фрукты с таким видом, словно это еще один трехчасовой перекус.

Дуэйн прибывает следующим, беззубый, как тритон, и такой же писклявый.

Иоланда врывается, уничтожая всякое понятие о сдержанности, она вопит так, словно газует на машине без глушителя, она не может жить тихо, половина ее мозга отвечает за бесконечное бла-бла-бла. Зельда позволяет взгляду расфокусироваться, пока в поле зрения не остаются только отделения автомата, открываемые никелевыми монетками крошечные дверки в Страну чудес, куда попала Алиса.

Если бы только она могла стать маленькой, она бы пролезла внутрь, чтобы убраться отсюда.

Вместо этого она обречена снова и снова прокручивать внутри себя кровавое извержение из Ф-1. Она пытается вызвать в себе симпатию к мистеру Стрикланду: сможет ли он в следующий раз, посетив мужскую комнату, самостоятельно расстегнуть ширинку?

Но такая симпатия выглядит так, словно она рубит лед ребром ладони.

Нет шансов, что мужчина догадается, – каково приходится черной женщине, которую загнал в угол белый с электрохлыстом.

Зельда поднимает глаза и замечает Люсиль, чье белое лицо делает ее почти невидимой на фоне белой стены.

– Смотри, даже Люсиль расстроена! – восклицает Иоланда. – ¿Que pasa?

Зельда поворачивается, она бы хотела избежать этого, она не хочет смотреть на Элизу прямо сейчас. Она любит эту костлявую девчонку так сильно, но не может избавиться от мысли, что та во всем виновата, ведь она настояла, чтобы они последовали сомнительным указаниям ЛПК и вошли в Ф-1, и это в конечном итоге привело к знакомству с плохой стороной мистера Стрикланда.

Зельда не в силах перестать думать, что сегодня Элиза намеренно задержалась у тех дверей, и благодаря этому они оказались в самой паршивой ситуации, когда началась стрельба.

Элиза оседает на своем стуле так, будто Зельда пнула ее в грудь изо всей силы. Зельда чувствует себя ужасно, а затем говорит себе, что не стоит чувствовать себя ужасно. Элиза – прекрасный человек, но кое-чего она не схватывает, да и не может это сделать.

Кое-что пошло неправильно в «Оккаме», и обвинят во всем вовсе не белую женщину.

Черт, ведь Элиза в одной из лабораторий сунула в карман найденную мелочь так, словно это в порядке вещей!

А если это ловушка?

Элиза никогда даже не помыслит о подобном – что, если один из ученых оставил там деньги, чтобы проверить ночных уборщиков на честность, и когда они исчезнут и Флеминг об этом узнает, то догадайтесь с трех раз, чья шея окажется на мясницкой колоде?

Элиза живет в мире, который сама придумала; посмотреть хотя бы на ее туфли. Зельда представляет восприятие подруги как одну из тех диорам, которые она видела в музее: идеальная маленькая реальность, около которой даже дышать нужно осторожно.

Мир Зельды совсем не таков, она не может включить ТВ, чтобы не увидеть, как маршируют черные, вскидывая руки в насыщенном гневом воздухе. Если Брюстер замечает подобное, он немедленно меняет канал, и Зельда в глубине души ему благодарна, хотя это и выглядит бесхребетным.

Все, связанное с расовым вопросом, подавляется в США, и взгляды, которые она ловит на следующий день после марша, выходя на работу, содержат обещание убийства. По всей стране люди, подобные Дэвиду Флемингу, только ищут причины, чтобы уволить женщину, подобную Зельде Фуллер.

Какую еще работу может она найти?

Она живет в Олд-Вест с рождения, и район не изменился за все эти десятилетия. Разве что стал более многолюдным и более сегрегированным – Зельда понимает концепцию запугивания владельцев недвижимости, но не напрягается по этому поводу.

Она мечтает о пригородах, о месте, где можно чувствовать вкус воздуха, как хвою и зефир, ощущать, как он смывает яд «Оккама» с тела.

Она не сможет работать здесь, если переберется из центра, – слишком далеко ездить. Поэтому она откроет собственный уборочный бизнес, и обязательно возьмет в него Элизу – она говорила это подруге сотни раз, – наймет других умных дамочек и будет платить им честно, как никогда не будет мужчина.

Зельда ждет, что Элиза воспримет эти планы всерьез, а когда та улыбается, то не винит подругу: откуда взять столько бабла, когда у нее рядом Брюстер, работающий лишь после дождичка в четверг? Какой банк выдаст кредит на свое дело черной женщине?

Зельда представляет кафетерий как дневной рай для белых, для их шуток и забав, но по ночам он пуст и зияет, словно пещера. Шаги доносятся из холла, приближаются. Это Флеминг, и вся высота его положения читается в решительной походке.

Зельда смотрит на Элизу, на лучшую подругу, на того, кто может погубить ее жизнь, и ощущает, как мечты о том, чтобы убраться из Олд-Вест и из «Оккама», вытекают из нее подобно крови, струящейся по зубцам электрохлыста, который держит Стрикланд.