Багрянец - Адам Нэвилл

В конце концов женщина сдалась – никогда этого не забуду. Я слышал ее голос, хотя слышал плохо. Она что-то кричала, не знаю что.

Сначала прикончили ее парня. Он перестал бежать, и его окружили в камышах – я видел, он поднял руки. Тут я понял, что у красных в руках что-то есть: такие штуки, маленькие и черные, будто камни.

Тут все и началось: он пытался вырваться, но красные вцепились, будто стая зверей. А потом они схватили женщину, и я понял, что хватит смотреть, и полетел на север, где остались мои вещи и откуда улетал – рядом с Уэйлэмом. Там был мой телефон, и я хотел позвонить в полицию, но эти красные ублюдки уже ждали – меня ждали, понимаешь? Трое человек. Попали туда раньше меня и смотрели в небо, как я спускаюсь, стояли вокруг моих вещей – женщина и двое мужчин. Меня они бы тоже прикончили, как тех.

Я полетел дальше, вверх по побережью, и жестко приземлился в Сэйвьор-Бэй – окунулся в воду и чуть не разбился, так меня все это потрясло. Но потом выпутался, все собрал и отправился домой.

Тогда меня и посетили в первый раз. Они ждали, пока я окажусь дома, – уже знали, кто я. Но те, кто ко мне пришел, не были красными, а… – тут Мэтт прервался, не желая указывать на личности тех, кто ждал его дома.

– Они сидели в моих креслах – взломали дверь – и недвусмысленно мне заявили, что летать больше нельзя и теперь воздух принадлежит им. Моего сына они тоже знали – назвали его имя, и я с ума сошел. А потом они сделали со мной… показали мне такое, что выбора не осталось. У меня против них не было ни шанса – я не мог ни драться, ни сбежать: это они ясно дали понять. Они сказали, что я должен оставаться здесь, чтобы можно было за мной следить и требовать кое-каких услуг, – он снова замолчал. Кэт помнила, что на этом месте Мэтт Халл стал утирать слезы.

– Красные тоже пришли тем вечером, чтобы показать, как сильно я попал за то, что увидел в долине. Первую из них я заметил в саду – она просто стояла и смотрела на окна. Я увидел ее, когда вышел с фонариком посмотреть, кто выпустил соседскую собаку, а она стояла там – голая, красная и блестящая, будто всю кожу содрали. И все волосы тоже выдрали с головы и обвили ими ее жуткое старое лицо.

Я тут же побежал в дом, но их стало еще больше. Они все смотрели в окна – красные лица, зубы… белые глаза. Никогда их не забуду – очень уж жуткие глаза.

Я так испугался, что заперся на втором этаже, в чертовом туалете, но красные кое-что оставили. На черном входе, на двери были отпечатки рук – красные отпечатки. Знак, предупреждение, как будто меня отметили. Тем вечером они показывали, какие у них длинные руки: они появятся в любой момент, если я не сделаю, что от меня хотят.

Через пару дней бывшая жена сказала, что кто-то нарисовал на ее задней двери красную руку. Сын с друзьями клялись, это не они. Она им поверила, и я тоже – я-то знаю, кто это.

С тех пор я остаюсь на земле – почти все время здесь, в доме. Постепенно схожу с ума. Работа скатилась в полное дерьмо. Я сам знаю, что бесполезен. Все мое снаряжение они забрали – «подрезали крылья», так сказали. Но когда им что-то надо было, отдавали обратно. Это тоже оставили они – следующим же утром нашел на пороге.

Мэтт показал Кэтрин статуэтку, найденную на пороге и, по-видимому, оставленную теми же, кто смотрел ему в окна, стоя в саду голышом в красной краске. Кэт уже видела похожее изображение – грубая фигура женщины размером с куклу Барби, с острой собачьей мордой, вырезанная из кости. Острые уши стояли настороже, вся морда до противного возбужденная и готовая к нападению. Истоки этой вещи лежали в пещерах Брикбера.

* * *

– Если ты согласна до конца жизни писать про благотворительные забеги, новые мюзиклы, мишленовские рестораны, собак-поводырей, пони, ламу, которую привезли в зоопарк, и прочую фигню, которой мы обычно занимаемся, – пожалуйста! Я же лучше сдохну, чем буду терпеть все это еще один год!

После ужина Кэт проиграла для Стива запись речи Мэтта Халла… и через несколько минут началась ссора. Он щедро бросался обвинениями, и Кэтрин очень скоро пожалела, что поделилась с бойфрендом.

Чем дольше она скрывала информацию, тем больше росло ее напряжение и тревога. Кэт просто хотела разделить свой груз, услышать мнение человека, которому она была небезразлична. Ей хотелось, чтобы он сказал: Мэтт не в своем уме, он преувеличивает, все будет хорошо, не надо предавать его доверие и дальше, не стоит ходить в полицию и расследовать деятельность местных наркокартелей. Теперь, поддавшись этому порыву и признавшись Стиву, Кэтрин чувствовала себя совершенно жалкой.

Как она ни старалась не думать об этом, Стив был гораздо моложе нее и обладал гораздо меньшим опытом практически во всем, не считая серфинга и тусовок. С тех самых пор, как они встретились, Кэт служила для Стива катализатором, увеличивавшим его профессиональные амбиции до таких высот, которых сама она никогда уже не достигнет. Стоило ей поделиться историей Мэтта, как они опять начали соревноваться – от этого Кэтрин всегда становилось мерзко.

Слушая интервью, Стив был в восторге, но, узнав, что Кэт не собирается никуда о нем сообщать, немедленно пришел в ярость, да в какую – ожоги от его слов горели и несколько часов спустя.

Правда, Стив еще и захмелел: днем он пил пиво, а вечером перешел на вино. Он редко говорил с Кэтрин в таком тоне, но стало очевидно: его недовольство собственной жизнью куда серьезнее, чем она до сих пор подозревала.

Всю фрилансерскую работу Стива в «Лайф энд стайл» и нескольких компаниях по цифровому маркетингу ему обеспечила она; но в последнее время он в своей наглости все чаще давал любовнице понять, будто она – обуза, которая мешает ему профессионально развиваться.

Кэт принимала терапевтические меры, чтобы ее прошлое не просачивалось в настоящее, но меры эти не всегда работали. Казалось, будто ее настоящее – не столько собственно настоящее, сколько прошлое. Вот и в тот вечер все ее мысли вертелись вокруг девушки по имени Кларабелль и ее милого личика.

В Лондоне Кэт работала в одном журнале и взяла на стажировку Кларабелль – молодую женщину из привилегированной семьи. Та немедленно начала строить козни против Кэт на редакционных собраниях, на что ее тайком подбивали соперники самой Кэт. Через полтора года Кэт потеряла работу во время очередных сокращений, и это оказалось ее последней штатной должностью в редакторском составе какого-либо журнала. Сокращение произошло в то же время, когда развалились двенадцатилетние отношения Кэт с ее женихом Грэмом.

От расставания с Грэмом она так и не оправилась, а Стив только разбередил старые раны. Тем вечером он был очень похож на Кларабелль: та же уверенность, будто ему полагается и лучшее рабочее место, и все, что за ним следует.

Стив происходил из обеспеченной семьи и, как и стажерка, будто бы находил смехотворной необходимость работать под началом человека из низших социальных слоев, то есть Кэт: «Должно быть, это ошибка – ты не одна из нас!» Именно так Кэтрин видела обе ситуации, а другой интерпретации ее опыт и не допускал.