Сен-Жюст. Живой меч, или Этюд о счастье - Валерий Шумилов

Она заплакала, а Он вдруг совсем успокоился.

– Преодолеем нашу слабость, – совсем уже бесстрастно сказал Он. – Мы уже столько пережили. Ты не должна ревновать Меня. Ты не ревнуешь?… («Нет», – ответила Она.) И ты любишь меня?… Любишь… («Я люблю тебя», – прошептала Она.) Но мы должны забыть об этом. Мы расстанемся, чтобы больше никогда не увидеться… – Он вновь нагнулся, чтобы поцеловать Ее, но на этот раз Он уже точно ничего не почувствовал.

…Когда пришло время прощаться, Они поняли, что собственно еще ничего не сказали друг другу. Накидывая на Ее плечи плащ и поправляя складки, Он совершенно механически повторил, что всегда любил только Ее одну и, забывая о своем намерении больше никогда не встречаться, почему-то взял с Нее обещание прийти послезавтра.

– Может быть, в следующий раз ты больше доверишься мне.

Она промолчала. Обнимая ее на прощание, он ощутил, что обнимает статую.

– Ты уносишь с собой секрет своей печали, – проговорил Он Ей вслед, – и ты права. – И добавил еще одно слово, которое Она уже не услышала: – Прощай.

Дверь закрылась.

Оставшись один, Он почувствовал облегчение. Он вновь становился самим собой. И это было хорошо.

Он преодолел это искушение. Больше Он не попадет и в эту, последнюю из всех, ловушку. Потому что все Они - зло…

[22]-

вспомнил он собственные стихи, написанные им еще до встречи с Нею, когда Он был только неопытным юнцом, пытавшимся философствовать лишь на основании всяких умных книжек, но вот, поди же! – оказался сущим пророком.

Он прошелся по комнате, остановился у разобранной кушетки. «Она не напишет. Она так ничего и не сказала мне. Или, может быть, это и был Ее план? А я-то думал, что излечился от Нее еще тогда, когда давал свою клятву. А Она?… А была ли это Она? Может быть, это был призрак, посланный искусить Меня, а настоящая Тереза сейчас находится дома в Блеранкуре?… Нет, чепуха… Хотя Она чуть было и не погубила Меня…»

Новая мысль пришла Ему в голову. Он подошел к сюртуку, висевшему на выгнутой спинке стула, вынул из него большую записную книжку, открыл в конце, нашел нужное место и медленно прочитал его вслух: «Опасно быть слишком обходительным с женщинами и полностью утолять их желания, нужна холодность, чтобы воспламенить их; они настолько привыкают к чрезмерным ласкам, что, в конце концов, пресыщаются ими. Пусть их желания всегда остаются неудовлетворенными; не проявляя к ним излишней заботливости, вы достигнете того, что при малейшем охлаждении с их стороны будет достаточно искры, чтобы их воспламенить; если же вы будете исполнять все их желания, они будут требовать еще большего или вскоре пресытятся. Тот, кто хочет сделать женщину счастливой, должен предоставить ее самой себе».

Он с раздражением захлопнул записную книжку и бросил ее на стол: «Нет, не то… рецепт для здорового, а не для больного… Я был холоден не потому, что так было нужно, а потому, что я был холоден… Вот Я предоставил Ее себе самой, а сам отстранился – делай что хочешь! Женщина не может почувствовать себя счастливой после этого – только брошенной. Нет, если уж хочешь учить, сначала подай сам пример…» Здесь Его мысли совсем смешались…

Чтобы окончательно успокоиться, Он подошел к столу, порылся в стопке бумаг, вытащил из них объемистую рукопись, полистал, нашел нужное место, прочитал и ненадолго задумался. Отвинтил письменный прибор, взял перо и, обмакнув его в чернильницу, вывел:

«Тот, кто ударит женщину, карается смертью.

Тот, кто видел, как ударили мужчину или женщину, и не задержал виновного, карается годом тюремного заключения».

А потом горько усмехнулся и написал последнюю фразу:

«Тот, кто обманул девушку, подлежит изгнанию».

1767-1788

* * *

ОТРЫВКИ ИЗ ДНЕВНИКА

… Конечно же, я не все рассказал Робеспьеру. Собственно, рассказать можно было немного…

Двадцать пять лет… Юридический факультет Реймского университета… Лиценциат прав… Собственной адвокатской практики не имел – не успел… Но вел тяжбу из-за общинных земель в своем кантоне с местными дворянами (успешно)… Избран пятым депутатом в Национальный конвент от департамента Эна… До сих пор других выборных общественных должностей не отправлял… Но занимал различные командные посты в местной Национальной гвардии и даже был избран своими земляками почетным командиром батальона на первом Празднике Федерации… Выполнял различные поручения (в том числе и представительские!) муниципалитета Блеранкура, небольшого городка, где сейчас в маленькой принадлежащей семье Сен-Жюстов ферме из всех близких родственников осталась только мать Мари Анн (урожденная Робино)… Две сестры (Луиза и Виктуар) живут со своими семьями… Отец… отец – бывший отставной военный, начинал службу рядовым, потом выслужился в офицеры. Но он давно умер, уже пятнадцать лет назад… Вот, кажется, и все…

Да, это было все… В двадцать пять лет о себе многого не расскажешь. Да и не все хотелось рассказывать.

Вот, например, отец… Стоило ли во время первого же знакомства со щепетильным Неподкупным говорить о том, что отставной капитан кавалерии христианнейшего короля Людовика XV Луи Жан Сен-Жюст был также и кавалером ордена святого Людовика – высшего ордена Французского королевства, награждения которого, по общему мнению, удостаивались лишь знатные дворяне (хотя, судя по моему отцу, бывало всякое), и за тридцать лет безупречной службы в королевской жандармерии получил титул шевалье и наследственное дворянство? Можно было даже похвастаться перед Робеспьером нашим личным гербом – серебряным снопом на лазурном поле.

Короче говоря, предстать перед Неподкупным не просто как «гражданин Сен-Жюст», и даже не как «де Сен-Жюст», а вот так: «де Сен-Жюст де Ришбур», – так, как я, а точнее – шевалье Луи Антуан, - представлялся еще года три назад. Что значило и сказать правду и солгать…