Спецназовец. За безупречную службу - Андрей Воронин

И тем не менее, подполковник Сарайкин не испытывал ярко выраженного стремления слепо, без рассуждений, выполнять приказы этого надменного убийцы с генеральскими замашками. Пиетет перед начальством — это, конечно, хорошо, но и свою голову на плечах надобно иметь. Начальство — то самое, которое по телефону усиленно рекомендовало делать, что скажут, и не выступать с сольными номерами, — может, и знать не знает, и ведать не ведает, что тут творится, кого оно, не подумавши, впустило на подведомственную ему территорию. А если и знает, что с того? Дело большого начальства — стратегическое планирование, а тактикой, сиречь воплощением этих планов, всегда приходится заниматься рядовым работникам на местах.

И, кроме того, кто о тебе, подполковнике из захолустного городишки, позаботится, если не ты сам? Без шума и пыли… Ха! Провернуть порученное дело без шума и пыли — пара пустяков. Надеваешь форму, звонишь в дверь и говоришь: «Здравствуйте, Валентина Ивановна. Тут такое дело… Надо бы вам с нами проехать». Она, само собой, спрашивает: куда? Да на завод же, к супругу вашему, Михал Васильичу. Вы не волнуйтесь, с ним все в порядке, просто ситуация требует его присутствия, а он срочно хочет вас видеть — говорит, что должен лично передать что-то важное, но, по-моему, просто соскучился… Нет-нет, и дочка тоже. Давайте, Мариночка, я вам помогу — вот сюда, сюда ручку давай, вот он, рукавчик… Пусть повидаются, убедятся, что оба целы и невредимы, обнимутся, что ли… Это ж такое дело, что я просто не знаю… Рейдеры. У нас! В Мокшанске-то! Ай-ай-ай, что творится, куда мир катится, подумать страшно!..

И все. Ни шума, ни пыли — все, как говорится, по доброй воле, при полном обоюдном согласии сторон: сели в машину и поехали.

Ну, а дальше-то что? Дальше — допросы, пытки, а в не столь уж отдаленной перспективе — пистолет, который этот упырь таскает на брюхе, как какой-то пальцем деланный штандартенфюрер. И хорошо, если так. А ну как выживет которая? Выживет и скажет где надо: это Сарайкин, мол, рейдеров на завод привел, это он, оборотень в погонах, нас в заложники взял — ату его, гражданин следователь, фас! Защитит его тогда высокое областное начальство? Да как же, разбежались! Сапогом на голову наступят и втопчут поглубже в дерьмо, чтобы о том телефонном звонке даже пробулькать не успел.

В общем-то, подполковник Сарайкин был не настолько туп, чтобы не понимать: без шума и пыли — это не обязательно в форме, с использованием авторитета представителя закона, о котором (в смысле, об авторитете) подавляющее большинство россиян вспоминает, только попав в беду. Не в пользу подполковника говорит только тот факт, что он предавался размышлениям на эту тему добрых десять минут.

Однако принятое в результате этих тягостных раздумий решение было правильным, и через полчаса после разговора в разгромленной, залитой кровью лаборатории «Точмаша» перед воротами дома Горчаковых в заречном коттеджном поселке, который в городе по старинке именовался Выселками, остановился потрепанный грузовой микроавтобус с густо, до полной невозможности что-либо разобрать, залепленными грязью и запорошенными пылью номерными знаками.

Планируя не шибко сложную операцию по захвату заложников, подполковник Сарайкин учел все, что только мог. Но все, что мог — это не совсем все, кое-какие вещи и явления учету просто не поддаются.

Снедаемая тревогой супруга запертого в своем рабочем кабинете (и уже основательно измордованного) директора мокшанского филиала НПО «Точмаш» Михаила Горчакова Валентина в смятении и тревоге расхаживала по просторной гостиной своего дома, когда услышала рокот двигателя и шорох шин затормозившего у ворот автомобиля. Обернувшись в сторону окна, она сквозь полупрозрачную тюлевую занавеску увидела, как во двор, легко перемахнув через высокую кирпичную ограду, проник какой-то вооруженный короткоствольным автоматом человек в черном комбинезоне, высоких ботинках, легком бронежилете и скрывающей лицо черной трикотажной маске.

В сочетании с недавним звонком мужа, сообщившего, что завод захвачен рейдерами, зрелище было не только впечатляющее, но и весьма красноречивое. Подавляющее большинство добропорядочных граждан, независимо от их возраста, рода занятий, национальной и половой принадлежности, в этой ситуации оцепенели бы от вполне объяснимого и простительного испуга. Валентина Ивановна тоже испугалась, и притом достаточно сильно, но гены, роднившие ее с братом, боевым генералом Камышевым, каким-то образом взяли свое: плохо соображая, что и зачем она делает, женщина схватила лежащую на комоде визитку генерала Алексеева и, скомкав в кулаке, бросила в камин. Ввиду стоящей на улице несусветной жары камин не топился уже полных два месяца; кирпичный под был чист, хоть ты хлеб на нем режь, и Валентина Ивановна торопливо положила в камин несколько заготовленных загодя березовых поленьев, прикрыв ими предательски белеющий на фоне серо-сизых от жара кирпичей комочек плотной бумаги.

Забравшийся во двор рейдер тем временем отпер ворота, и в них неторопливо, по-хозяйски, вкатился синий грузовой микроавтобус. На дворе стоял белый день, но происходящее не привлекло ничьего внимания: все делалось быстро, аккуратно — вот именно, без шума и пыли, — да и обитатели недавно выстроенного поселка старались не совать нос в чужие дала, потому что не любили, чтобы соседи, в свою очередь, слишком активно интересовались подробностями их личной жизни.

Ворота закрылись. Краем глаза наблюдая за тем, как из кузова микроавтобуса горохом сыплются и проворно, как тараканы, разбегаются по двору затянутые во все черное, хищно сгорбленные мужские фигуры, сестра генерала Камышева уже вполне осознанно взяла со стола мобильный телефон и несколькими нажатиями клавиш удалила из памяти аппарата последний набранный номер. После чего, уже понимая, что просто-напросто вопиет в пустыне, набрала известный с детства номер и, дождавшись ответа, сказала в трубку:

— Алло, милиция? То есть, простите, полиция… В мой дом…

Со стороны прихожей послышался протяжный, протестующий скрежет неохотно уступающего грубой силе металла входной двери, в спальне стукнуло неплотно закрытое окно, а в следующее мгновение рука в беспалой перчатке с силой ударила Валентину Ивановну по запястью, выбив из ладони гнусаво квакающий голосом дежурного оператора телефон.

— Насчет места на кладбище договариваешься, сука? — спросил грубый мужской голос.

Вслед за волной удушливого табачного перегара в лицо ударил тяжелый кулак, и Валентина Горчакова, урожденная Камышева, негромко вскрикнув, упала на пушистый ковер, который долго присматривала и наконец-то купила всего два месяца назад.

Все было проделано без шума и пыли — настолько, насколько возможно. По крайней мере, соседи ничего не заметили, а если кто-то что-то и заметил, то почел за благо промолчать — здесь, в Мокшанске, это было в порядке вещей. Женщины, и молодая, и та, что постарше, вели себя разумно — не орали, не скандалили, не царапались и не кусались, — и Сарайкин такое поведение целиком и полностью одобрял. Какой-то китайский философ сказал: если насилие неизбежно, расслабься и получай удовольствие. Ведь надо же, узкоглазый, а как верно подметил! Чего брыкаться-то, если заранее ясно, чья возьмет! На кой ляд тебе, дуре, лишние синяки?