Век хирургов - Юрген Торвальд

Дав наркоз самому себе, он дождался так хорошо знакомого ему момента, когда сознание начало покидать его, нанес смертельную, но не причинившую ему никакой боли рану и, так же не чувствуя боли, умер. Так был совершен первый и единственный в истории суицид под наркозом. Уэллса убил спасительный рецепт, который он сам некогда составил. Но и в его последний час судьба отнеслась к нему с иронией, ведь для самоубийства он воспользовался не тем препаратом, свойства которого открыл, а хлороформом, которым Америка обязана Старому Свету. Причем он покончил с собой в тот опасный период, когда открытие свойств хлороформа грозило приуменьшить значение для хирургии исконно американского изобретения.

Трагический конец Хораса Уэллса разрушил сформировавшийся в моем сознании идиллически-праздничный ассоциативный ряд, тянущийся от того памятного дня, когда простой хартфордский стоматолог явился на представление проезжих циркачей. Он сорвал с петель завесу пристойности. Он заставил меня добиваться справедливости и отстаивать право Уэллса называться первым и единственным изобретателем наркоза. В ходе моих изысканий я не только узнал о трагедии Уэллса, но мне также открылись подробности невероятной человеческой драмы, которая навсегда запятнала горем и отчаянием историю одного из самых ценных медицинских изобретений.

Я потратил почти половину жизни, чтобы докопаться до правды, приблизиться к тайне, которая была заключена между поражением Хораса Уэллса в январе 1845 года и триумфальным выступлением Мортона шестнадцатого октября 1846 года, оба из которых мне довелось лицезреть в операционной Массачусетс Дженерал Хоспитал в Бостоне. Другую половину жизни я потратил, чтобы выяснить, что произошло внутри фатального треугольника Мортон-Джексон-Уэллс.

Никто и никогда не сможет похвастаться тем, что знает абсолютную правду о каждом из актов, о каждой из сцен этой неслыханной человеческой драмы. Та версия, которую я счел правдоподобной после добросовестного расследования и кропотливых расспросов задействованных лиц, оказалась крайне печальной.

Попробуем представить себе, что за окном один из январских дней 1845 года. Вот на скамейке для слушателей в операционной центральной больницы штата Массачусетс сидит Уильям Грин Мортон. Он наблюдает, как Хорас Уэллс, его прежний учитель, подносит баллон с веселящим газом ко рту пациента. Он видит, как голова этого пациента беспомощно запрокидывается. Кажется, что пациент стал совсем безразличным ко всему, что происходит вокруг.

Мортон следит за тем, как Уэллс убирает ото рта баллон, прилаживает зубные щипцы и рывком удаляет больной зуб. Мортон слышит крик, который для всех присутствующих служит лишь доказательством того, что Хорас Уэллс – мошенник, шарлатан, в лучшем случае фантазер, и больше ничего. Едва ли Мортон остался слушать наш буйный хохот, оскорбления и насмешки. А потому вообразим, как он покидает операционную.

Он и не собирался дожидаться конца демонстрации. Ему и в голову не приходила мысль взять Хораса Уэллса под руку, поддержать его, придать ему мужества. Нет, он торопливой походкой направляется прочь от места, где рухнули надежды его учителя.

Уильям Т. Грин Мортон не относится к числу теоретиков, мечтателей и мыслителей, по крайней мере тогда, когда теории, мечты и идеи так откровенно бесполезны. Он борец за результаты. Его интересует практическая сторона жизни. Исследовательская работа занимает его или очень мало, или не занимает совсем. Он хочет работать, зарабатывать, занимать высокое положение в обществе и при возможности скопить капитал. Мортон отправляется назад, к дому № 19 по Тремонт-стрит, в котором он держит частную бостонскую практику. Там работают его помощники и ученики. На собственной клинике можно очень хорошо заработать, и Уэллс поступил бы лучше, если бы отказался от глупых затей и экспериментов, похоронил бы свою мечту об обезболивающем средстве и огромными, видными даже издалека буквами написал бы на стене своего рабочего кабинета слова доктора Джексона, которые приблизительно можно передать фразой: «Обезболивание навсегда останется неосуществимой мечтой».

Между тем Уэллс вернулся в Хартфорд, даже не попытавшись разыскать Мортона, о чем свидетельствуют факты. Там немного позже он заболел, и его болезнь так никогда и не была с достоверностью диагностирована. По всей вероятности, речь шла о нервном расстройстве, осложненном легочной инфекцией, которая, возможно, была вызвана палочкой Коха. Вполне вероятно, что уже тогда дали о себе знать некоторые последствия многочисленных экспериментов с веселящим газом и эфиром, которые с возрастающей частотой, начиная с двенадцатого декабря ушедшего года, ставил на себе Уэллс. В любом случае Уэллсу пришлось отказаться от практики и оставить все свои дела Риггсу. С апреля до самого июля 1845 года он был не в состоянии работать.

В июле 1845 года с совершенно неожиданным визитом из Бостона явился Мортон. Он намеревался прояснить несколько деловых подробностей, связанных с их общим забытым предприятием по изготовлению зубных протезов. Но вдруг он затеял разговор о проблеме обезболивания веселящим газом и почти что насильно добивался от Уэллса деталей. Этот факт говорит нам, что Уэллс и не помышлял о том, чтобы забросить исследования, а, напротив, продолжал научную работу, пока у него оставались на то силы. Он занимался усовершенствованием собственного метода. Он ставил на себе новые и новые опыты. Мортон слушал его, просил объяснить некоторые вещи, но в глубине души оставался совершенно не тронутым, незаинтересованным, поскольку в нем все еще были живы впечатления, оставленные публичной демонстрацией в бостонской больнице.

Мортон возвратился в главный город штата Массачусетс. Закончилась зима 1845/46 годов. Весной 1846 года Мортон отправился с визитом в Стаффорд-Спрингс. Там он познакомился с молодой дамой, с которой стал довольно часто проводить время. Когда дама узнала о его профессии, она с воодушевлением описала ему одно происшествие, которое имело место некоторое время назад. Она рассказала: «Я ездила в Хартфорд, чтобы удалить больной зуб. Моим лечением занимался зубной врач по фамилии Уэллс, которого вы, вероятно, знаете. И, можете себе представить, он вырвал мой зуб, а я не почувствовала ни малейшей боли. До того он заставил меня вдохнуть какой-то газ, и я безмятежно уснула. Когда я пришла в себя, все уже было позади. Это было настоящим чудом, поверьте, это самое настоящее чудо».

Ту даму звали Элизабет Уильямс, и она сама поведала об этом в своем разговоре с Мортоном. Мортон же насторожился. Невольно в его голове возник вопрос: неужели изобретение Уэллса действительно стоящее? Неужели оно обещает хоть какой-то успех?! Однако пройдет еще много месяцев, прежде чем судьба или случай заставят его начать разработку этой золотой жилы.

В конце сентября 1846 года к Мортону пришла пациентка. То была особа весьма состоятельная, которая потребовала его профессиональной помощи. Мортон заключил: чтобы помочь ей, ему придется удалить не один зубной корень. Пациентка была крайне напугана предстоящей болезненной процедурой и все больше склонялась к тому, чтобы забросить свою затею с лечением зубов. Выгодная для Мортона сделка оказалась под угрозой срыва. И в этот самый момент (и тому есть исторические свидетельства) Мортон начинает действовать.