Век хирургов - Юрген Торвальд

В этом письме под светом рампы оказались самые уродливые черты характера Мортона. Он и словом не обмолвился о том «средстве», которое уже давно было известно Уэллсу, более того, которое он уже не раз опробовал, чтобы в результате вернуться к более безопасному, по его мнению, веселящему газу. Он наносит Уэллсу проникающую душевную рану, хвастливо сообщая ему, какой неимоверный успех выпал на его долю, в то время как Уэллсу удача изменила. Но в руках Мортона не только кнут, но и пряник: он полагал, что начатое им дело заинтересует Уэллса в той же степени, что и его самого. Он предложил ему своего рода совместную сделку.

Нимало не медля, Уэллс ответил: «Уважаемый господин, – писал он, – я получил Ваше письмо только вчера. Пишу Вам в большой спешке, поскольку опасаюсь, что Вы неверно распорядитесь своим изобретением и передадите ваши права на него, что ставит под вопрос все Ваше предприятие. Прошу Вас не принимать дальнейших решений до самой нашей встречи. Я планирую на следующей неделе приехать в Бостон, возможно, уже в понедельник ночью. Если использование газа не слишком обременительно и действительно имело описанный Вами успех, Вас можно только поздравить, но при условии, что Вы сумеете найти ему правильное применение…»

Мне так и не удалось установить, действительно ли Уэллс приезжал в Бостон, чтобы еще раз лично встретиться с Мортоном, или его все же удержало в Хартфорде слабое здоровье, или, может, тон и изложенные факты как раз вовремя натолкнули его на мысль о подлинных намерениях Мортона.

В любом случае Мортон был вполне удовлетворен тем, что ему удалось так надолго задержать Уэллса – этого времени как раз хватило на то, чтобы получить патент на его «изобретение». В той же поспешной и решительной манере он пишет ко второму человеку, чьему совету – и это еще одна случайность – он обязан своим успехом. Этим человеком был Чарльз Джексон.

Инстинктивно он почувствовал, что Джексон несколько рисковее Уэллса. Разумеется, Мортон не понаслышке знал, с каким патологическим эгоизмом он оспаривал приоритетное право и заслуги таких изобретателей и первооткрывателей, как Морзе и Бомон. Поэтому Мортон не пытался исключить его из конкурентной борьбы, всего-навсего перешагнув через него. Он предложил Джексону десять процентов с каждой сделки, на заключение которых он надеялся после получения патента. Но гонорар он мог пообещать только в том случае, если Джексон не станет зачинателем скандала вокруг его изобретения, а именно не будет намекать на применение им обычного эфира.

Джексон принимает это предложение. Что побудило к этому поступку его, человека, принципы которого были столь же строги, сколь были черны и мутны потемки его души, остается неясным по сей день. Но и последовавшие – невероятно причудливые – события таят много загадок. В любом случае в выданном патенте в графе «Правообладатель» значится имя Мортона, но упоминается также и Чарльз Джексон.

В те памятные дни Джексон не хуже Мортона осознавал, что подлинным изобретателем наркоза является Хорас Уэллс, но, связанный обещанием, Джексон молчал о бесплотности, газообразности претензий Мортона. И так он будет молчать до конца своей жизни.

Выдача патента привела Мортона в состояние эйфории. Поскольку он не мог запатентовать повсеместно известный эфир, он был зарегистрирован как обладатель патента на метод, который подразумевает вдыхание этого средства. Но с присущей ему, по праву сказать, удивительной наивностью он надеялся исподтишка привязать к этому патенту и «свое средство».

Еще в октябре 1846 года он уполномочил представителей во всех американских штатах распространять лицензии на «его средство» среди врачей и больниц. Одновременно с тем он пытался насадить свое влияние в Англии и Франции, для чего начал разыскивать представителей и в этих странах, чтобы те в будущем могли обеспечить лицензиями местных врачей. Запоминающееся, бойкое имя для ароматизированного эфира – также плод не его фантазии. На этот раз на помощь ему пришел ассистент Тенни. Имя было избрано следующее: «летеон», что с оглядкой на древнегреческую мифологию означало «напиток забвения». Но все же газовое обезболивание получило свое окончательное название благодаря незначительной приписке О. У. Холмса, который нарек его анестезией! Этому слову и суждено было распространиться по всему миру.

В самом начале ноября 1846 года на Мортона нежданно-негаданно обрушивается буквально штормовой вал славы, который на протяжении месяца вздымается все выше и выше. О нем пишут в газетах по всей Америке, даже самых захудалых. Напрасно тогда врачи настаивали на ценовой уступке, поскольку «тайна» Мортона оказалась мифом. Но именно тогда он встречает удар другого рода.

Четвертого ноября в центральной бостонской больнице Хейвард предпринимает операцию по удалению пораженной раком груди у пожилой женщины. Несмотря на растущую напряженность в отношениях между Мортоном и врачами, Хейвард чувствует, что вынужден призвать его на помощь, поскольку, как известно, эта операция принадлежит к числу самых страшных и мучительных из всего инструментария хирургии.

На этот раз Мортон терпит неудачу. В течение полутора часа он совершает бесплодные попытки погрузить пациентку в наркотический сон. Она кашляет, сопротивляется, отмахивается ото всех руками, но сознания не теряет. Но и в этом случае для нас, современных людей, здесь нет никакой загадки. Вероятно, пациентка принадлежала к числу тех людей, наркотизировать которых весьма затруднительно без специальной подготовки. И вот, обливаясь потом, побледневший Мортон покидает операционный зал. Он осознает, что над его предпринимательскими планами нависла большая опасность. Охваченный паникой, разгоряченный желанием подчинить-таки себе медиков, он пишет письмо коллегии врачей Центральной больницы штата Массачусетс Дженерал Хоспитал. Он сознается в том, что его средство состоит не из чего иного, как из эфира и комбинации парфюмерных отдушек. Он умоляет врачей не устраивать публичных разоблачений и сохранить все в тайне от остальных. Также он просит предоставить ему еще одну возможность доказать действенность эфира при следующей серьезной операции.

И он получает такую возможность. За это он в первую очередь должен быть благодарен доктору Бигелоу, одному из наиболее ярых поборников прогресса среди бостонских хирургов и сторонника революционных мер. Бигелоу убеждает Хейварда еще раз воспользоваться услугами Мортона при операции. Но все же вопреки неотступным просьбам Мортона он настоял на том, что до начала операции перед всеми собравшимися на трибунах должен быть оглашен принцип его «тайного» метода и назван химический состав вещества. Нужда заставила Мортона повиноваться. Операция состоялась седьмого ноября. На операционном столе оказалась двадцатиоднолетняя девушка, Элис Мохэн, которой предстояло ампутировать голень выше колена.

Испытывающий к Мортону отвращение Хейвард дает пациентке сто капель опия, чтобы по крайней мере притупить чувствительность и усыпить сознание девушки в случае, если средство Мортона не сработает, что Хейвард допускает или, может, даже на что он надеется. Но как раз этим своим поступком, как мы сегодня можем судить, он оказал Мортону огромную услугу. Его сто капель опия принесли еще одну победу в Мортонову копилку: успех его был особенно громок, наркоз – особенно глубок, а операция – абсолютно безболезненна. Это помогает Мортону вновь обрести почву под ногами и силы бороться за свой «тайный рецепт». Но этот же эпизод стоял на самом пороге тяжелых для Мортона времен. Всего через несколько дней Мортону придется ввязаться в отчаянную, ожесточенную борьбу за свои «финансовые права», поскольку уже двенадцатого ноября 1846 года ему будет выдан законный патент на метод применения наркотического средства. И в этой борьбе он проявит изрядное упрямство.