Герой - Наталья Викторовна Бутырская

— Военное поселение? — уточнил я.

— Да.

— Вы дезертировали всей деревней?

— Я могу убить тебя прямо здесь, — мужчина посмотрел мне прямо в глаза.

— Не сможешь, — так же открыто сказал я.

Он схватил каменный пестик со стола, прыгнул на меня и отлетел назад, врезавшись в выпущенный массив. Я справился бы и без магии, но тогда он продолжил бы нападать, думая, что сможет победить.

— Ты чиновник? Маг? Нет, слишком молод. Ты искал нас? Наверное, уже и весть отправил? — быстро прикинул староста.

— Я случайно набрел на вашу деревню и не собираюсь никому ничего говорить. Это ваше дело.

Он медленно опустился на пол, протянул руку, влил Ки в огненный камень, а сверху поставил глиняный чайничек с водой.

— Маг говорил, что тебя нужно убить.

— Я же чист. Он сам сказал.

— Он сказал это, чтобы ты не сбежал. Хотел, чтобы я вечером или ночью убил тебя.

— Так почему я жив?

Староста хмыкнул, потрогал бок чайничка.

— Это глупо. Когда ты усердно работал в поле, ты был так похож на моего сына. Он всегда был охоч до земли. Не драчливый, вежливый, послушный. Он лучше послужил бы стране в поле, чем в строю.

— Военное поселение, — тихо сказал я.

Это старый закон, почти забытый. Его приняли сразу после распада империи Семи Священных Животных, когда страны только учились жить раздельно, переживали за свои границы. Тысячи военных вернулись на родину из имперской столицы, так как местные не захотели терпеть у себя отряды из иных стран, но у властей Коронованного журавля не было средств содержать такую армию. Поэтому придумали другой вариант: распустили отряды, дали взамен им земли подальше от столицы, снабдили на первое время зерном, скотом и орудиями труда и забыли на долгие годы. Кажется, в законе говорилось об освобождении от налогов на пятьдесят лет, взамен каждый юноша из такого поселения должен отслужить в армии не менее десяти лет. На тот момент это было хорошим решением. А потом про них все забыли. Людей оттуда забирали на службу, но больше чиновники никак не вмешивались в жизнь военных поселений. Не проводили судов, не помогали и не мешали.

А потом безналоговый период закончился. Не сразу, спустя лет пять или десять кто-то из столичных министров вспомнил о военных поселениях, подсчитал сроки, и к людям, которые уже давно привыкли полагаться на самих себя, потянулись чиновники. Назначили управляющих, забрали зерно и скот в качестве налогов, в том числе и за пропущенные годы, объяснили, где их место. И при этом поголовная воинская повинность осталась, у нее-то сроков не было.

Кун Веймин рассказывал о бунтах, об их подавлениях, и у меня, как и у прочих студентов, создалось впечатление, что военных поселений больше не осталось. Видимо, мы ошибались.

Теперь становилось понятно, чем люди здесь отличались от тех крестьян, что я видел раньше. Они выглядели свободными. Они смотрели, как свободные. Их спины не привыкли гнуться перед кем-либо. Они привыкли жить по-своему. Смерть сына старосты оказалась последней каплей в их чаше терпения, и они просто ушли. Собрали вещи, скот, забрали последний урожай и ушли. Возможно, кто-то из них примерно знал эти места, всё же военные больше ездят по стране, чем крестьяне.

Пока непонятным в этой картине оставался лишь маг.

Тем временем староста взял чашки, разлил травяной отвар, настоящий чай у них, конечно, не рос, протянул одну чашку мне.

— Я так и не понял, кто же ты.

— Скажу лишь, что я тоже беглец.

— Значит, тебя будут искать.

— Моим преследователям нет дела до дезертиров. Они для вас неопасны. Но тут проходит дорога, значит, будут и караваны. О вас всё равно узнают.

— Знаю, — мужчина отхлебнул горячий отвар и довольно зажмурился.

— Не понимаю. Вы же умный человек, скорее всего грамотный, повидали многое. Не проще ли уйти подальше от дорог? В глушь!

— Я устал. Когда я узнал, что моего мальчика нет в живых, я не знал, что делать. Хотел убить себя, но убил тех чиновников, которые привезли мне весть. Они сказали, что мой сын умер, и сразу же заговорили о налогах. Сказали, что мы всё еще не закрыли долг по Ки. И я убил их. А потом мы перерезали весь отряд, что их сопровождал. У нас не было выбора. Взяли их повозки, лупоглазов, оружие и уехали. Бросили все: землю, дома, утварь, могилы предков. А потом мы долго ехали. Дни, недели, месяцы. Дети болели. Женщины беспрестанно жаловались и плакали. Многие погибали из-за случайности, почти все лупоглазы передохли. Мы просто выдохлись и уже хотели осесть хоть где-нибудь. Да и холода уже подступали. Мы бы не выдержали зимы в дороге. От скота осталась хорошо если треть, а ведь нужно было еще оставить на развод. А тут этот скелет. И река. И деревья. Чуть ли не первые деревья на этой равнине.

— А откуда взялся маг?

— Он был с теми чиновниками. Мы его не убили, потому что он поклялся служить нам и помогать магией. Мы даем ему Ки, а он проводит ритуалы и договаривается с хранителями.

— Он не похож на того, кто служит. Я немного разбираюсь в магии и могу проверить его.

— Делай как знаешь.

— И лучше бы всё же вывести блох и клопов.

Я оставил старосту в доме. Мне было жаль его. Сильный независимый человек, выросший в среде военных, сам прошел через армию. Он подвел всю деревню и знал об этом. За убийство чиновников на государственной службе казнили бы не только его и его семью, все жители пострадали бы, мужчин запытали и отправили на каторгу, женщин и детей избили бы палками, и не все смогли бы оправиться. После бунтов малейшие признаки неповиновения в военных поселениях наказывались весьма жестоко.

Он чувствовал свою вину, но не мог вернуть время вспять, а потому сделал то, что могло хоть как-то спасти их жизни — сбежал.

На мой взгляд, у деревни не было шансов. Только не здесь. Им нужно уйти подальше от дорог, как это было в лесной деревне или как поступили сектанты. И им нужен хороший сильный маг. Сейчас они совсем беззащитны.

Маг жил в фургоне со снятыми колесами, вероятно, там было теплее и удобнее, чем в домиках, наполовину врытых в землю. На мне по-прежнему был защитный массив, но в этот раз я его не стал скрывать. Из фургона сильно пахло травами, и я различил среди многих запахов тот,