Байки доктора Данилова 2 - Андрей Шляхов

Спустя примерно месяц после злополучного заказа, заведующая неврологией, войдя в ординаторскую, сказала:

— Мужики! Смажьте наконец дверные петли! Скрипят жутко! Неужели ни у кого в машине смазки не найдется?

— По смазке у нас Скворцов специалист! — сказал доктор Марков и подмигнул сидевшему напротив Скворцову…

Последняя капля переполнила чашу терпения. Через пять минут Скворцов принес заведующей заявление о увольнении. Та пыталась отговорить (врачом он был хорошим), но не сумела. Новым местом работы Скворцова стал небольшой медицинский центр, где работали одни приезжие, не имевшие знакомств в столичных медицинских кругах.

Врачи лишь считаются гуманистами, а на деле это жестокие циники, которые используют любой повод для того, чтобы немного повеселиться. Но их можно понять и простить, ведь работа у них тяжелая.

Интеллигентный фельдшер Саша Певцов и брутальный водитель Толик Гаранин работали вдвоем на одной фельдшерской бригаде. Не только работали, но и дружили — вместе отмечали окончание суток и прочие праздники. Одно время Саша крутил роман с сестрой Толика, но у них как-то не сложилось.

— И правильно Сашка сделал, что послал Надьку куда подальше! — говорил Толик. — Это же не женщина, а тигра в змеином обличье. Ей даже батя наш слово сказать боится…

Батя у Толика был человек серьезный, даже очень. Три ходки и одна черепно-мозговая травма в анамнезе. Когда он из окна выглядывал, то сразу же затихал весь двор. Надо быть выдающимся человеком, чтобы добиться такого уважения на рабочей окраине.

Однажды летом Саша с Толиком вышли покурить во двор после «проводов смены», то есть после принятия по двести пятьдесят грамм огненной воды в честь окончания очередного дежурства.

— Хорошо! — констатировал Толик после первой затяжки. — Я в такие моменты часто думаю о том, кто я такой и зачем живу…

— Ты — мой симбионт! — пошутил Саша.

Толик с размаху дал ему в зубы. Сломал нижнюю челюсть и тут же ужаснулся содеянному. А что удивительного? Крепкие напитки после бессонной ночи порой действуют парадоксальнейшим образом. Одних на любовь ко всему сущему пробивают, других — на агрессию и рукоприкладство.

Сашу госпитализировали. Официальная версия гласила, что Саша неудачно упал и ударился подбородком о ступеньку. Кающийся Толик возил Саше в больницу супчики, которые варила Надька, и кормил ими с ложечки. Когда Толик дежурил, это делала Надька, но несмотря на такое самоотверженное самопожертвование (выражение доктора Абашидзе) у них с Сашей все равно не сложилось.

На подстанции удивлялись — Толик, ну как ты мог?!! Лучшего друга Сашу?!!

— Сам не знаю, — виновато оправдывался Толик. — Нашло на меня что-то. Саша меня обозвал обидно, я и взъярился…

— Как обозвал?

— Не помню, но обидно, на пид…ра похоже.

Загадочное слово, способное привести к таким серьезным последствиям, заинтриговало всю подстанцию. Народ перебирал возможные варианты, но всякий раз Толик говорил:

— Похоже, но не то.

Дойдя до слова «гётверан», значение которого объяснил доктор Абашидзе, народ отчаялся и решил дождаться возвращения джедая, то есть — Саши. Может, хоть он вспомнит злополучное слово. Интересно же.

Дождались. Узнали…

Три года назад Толик вышел на пенсию. До последнего дня его звали не по имени-фамилии, а Симбионтом. Некоторые новые сотрудники думали, что это его настоящая фамилия. Удивлялись — фамилия явно нерусская, а ее обладатель курнос и белобрыс. Парадокс парадоксальный!

Водитель Тарасов был рьяным поборником справедливости. Не в глобально-политическом смысле, а в смысле дележа вознаграждения, полученного бригадой на вызовах.

— «Левак» надо делить на троих! — заявил он врачу Гордееву и фельдшеру Малышкову. — Я вам не посторонний какой-то, чтобы со мной не делиться. Короче, так — или я с вами хожу на вызовы, чтобы видеть, где и сколько вам дали, и мы это «сколько» делим на троих, или я вас обоих заложу с потрохами. Причем не заведующей заложу, а ментам. И еще выступлю на суде свидетелем. Будете потом на зоне санитарить и меня вспоминать.

— Так вот и заложишь? — удивился Гордеев. — Нас с Вовкой? Несмотря на то, что у нас семьи, а у Вовки еще и маманя парализованная?

— А мне по…! — ответил Тарасов. — Не хотите садиться — делитесь. А не хотите делиться — садитесь. Дураков учить надо.

— Тут ты прав, — согласился Гордеев. — Надо учить дураков. Ладно, ходи с нами, раз уж такое дело. Только тебе придется нам помогать. Шприц подержать или, скажем, больного переложить. Раз уж на «левак» претендуешь, то заслужи его… Опять же, если ты будешь на вызове просто стоять, руки в карманах, у народа сразу же возникнут вопросы — кто это такой и зачем он тут нужен?

— Это справедливо, — согласился Тарасов. — Буду помогать.

В течение двух суточных дежурств Тарасов «помогал» — передавал Гордееву шприцы, которые заправлял Малышков, или наоборот — передавал использованные шприцы от Гордеева Малышкову. Резиновых перчаток ему не досталось, да и зачем они были нужны, ведь он за иглы не хватался, брал шприцы аккуратно «за бока». Ну, разве что снимал колпачки, которые педантичный Малышков надевал на иглы после набора препарата в шприц.

— Учитесь, как надо себя ставить! — вещал Тарасов в водительской. — Пригрозил разок — и все теперь по-моему. Левак на троих, по чесноку и справедливости. Во как!

На третьем дежурстве Тарасова повязали борцы с незаконным оборотом наркотиков. Под его сиденьем нашли бумажный пакет, набитый шприцами, содержащими разные запретные вещества. Отпечатки пальцев на шприцах и колпачках были тарасовскими.

Поскольку Тарасов не раскаялся и не сдал никого из подельников (а кого он мог сдать?), суд дал ему срок «по верхней планке», как несознательному.

Что дальше случилось с Тарасовым, я не знаю. Гордеев с Малышковым живы и здравствуют, несмотря на то, что Тарасов уже лет десять как должен был «откинуться». Их некоторые пугали:

— Глядите, выйдет Тарас — отомстит вам.

— Он к нам близко подойти побоится, — беспечно отвечали они.

Доктора Паркушина на вызове ударили бейсбольной битой по голове. Произошло это печальное событие в ходе дискуссии о целесообразности госпитализации, на которой настаивал муж пациентки.

Ничего, обошлось без последствий. Почти. Паркушин вдруг приобрел склонность к фантазерству, причем самому завиральному. Сначала признался коллегам в том, что он — внебрачный сын последнего Генерального секретаря ЦК КПСС и в доказательство принес на подстанцию пачку писем от папаши. Когда диспетчер Войцик сказала, что почерк папаши сильно напоминает почерк самого Паршина, тот удивился — а чего вы хотели? Мы же родня.