Дурные дороги - Эли Фрей

Долбаный мешок с деньгами, приехавший из столицы на свою шикарную загородную виллу на выходные. Когда-нибудь я буду богатой, но ни за что не стану такой, как он.

Ко мне подошел Тотошка.

– Пока этот козел толкал речь, я кое-что сделал.

– Что?

– Засунул собачью какашку ему между стеклом и капотом.

– Как? Надеюсь, не руками?

– Пакетиком. Теперь помучается, гад, ее оттуда доставать.

– Не, Тотош. Он просто отвезет машину на мойку и заплатит пару сотен, которые для него как две копейки. А мучиться будут работники.

– Блин, ты пгава, ― огорчился он.

– Но все равно, спасибо.

Мой милый Тотошка. Любимый друг, мой верный защитник и ярый мститель. Я так тебя люблю.

Подступил новый рвотный позыв. Я наклонилась, и меня вырвало на ромашки.

После той кошмарной вечеринки возвращаться в панковскую тусовку не хотелось. Незнакомые парни, которые чуть меня не изнасиловали, а всем было плевать, вонючий буржуй, назвавший меня куском тухлого мяса… Все это сильно расшатало нервы. Восстановиться я могла только с Тошкой, так что решила пока не общаться с другими людьми.

Мы договорились прогуляться по рельсам до тоннеля. Я долго думала, что надеть. В углу валялись такие любимые мужские шорты и футболка. Я подняла их, понюхала. От одежды пахло мазутом и пылью, но я чувствовала запахи свободы и ветра. К образу мальчишки я прикипела всей душой и сильно скучала по нему. Был риск, что я наткнусь на кого-нибудь из бонов и меня узнают… Но ведь этот риск такой маленький, надо всего-то выйти из дома, пройти двести метров, и мы окажемся в безлюдных местах, лес скроет нас от чужих глаз. И я решилась: снова нацепила пацанские шмотки, не красилась и не делала прическу. Для безопасности надела кепку и низко надвинула на глаза козырек. Вот теперь все точно должно обойтись без происшествий.

В тоннеле на нашей надписи я зачеркнула «семьдесят» и снова написала «сто». Никогда я больше не изменю это число, что бы ни случилось.

Сова + Тотошка = 100 70 100 % дружба

Целый день мы провели вместе с Тошкой. Вечером, простившись с другом у его дома, я направилась к своему, по дороге думая о Маринке и всей компании. Интересно, что они сейчас делают? Наверное, сидят на остановке, а может, гуляют. После вчерашнего я стала смотреть на вещи как будто другими глазами. К тому же сам образ жизни панков мне не подходил: они топтались на месте, а я не могла жить без движения. Наверное, я больше к ним не вернусь.

Мысли оборвал лай за спиной; я вздрогнула. Накатил мощный прилив знакомого панического ужаса. Обернувшись, я увидела, как на меня мчится что-то огромное.

Оно было еще далеко, но приближалось с катастрофической скоростью. Лай, щелканье зубов, пена из крокодильей пасти, налитые кровью глаза, где читалась жажда разорвать меня на части… Тело среагировало быстро: секунда ― и я с душераздирающим криком помчалась прочь от чудовища через кусты, в парк. Психоз по поводу собак у меня так и не прошел.

Лай не прекращался, нарастал. Я поняла, что убегать больше нельзя, еще секунда, и тварь собьет меня с ног. Остановившись, я схватила с земли камень и изо всех сил бросила в пса. Я не могла разобрать его очертания, слышала только этот невыносимый лай… Пес отскочил в сторону, камень пролетел мимо, но все же задержал чудовище: оно явно задумалось, а стоит ли соваться ближе? Я схватила второй камень, побольше, закричала и бросилась в атаку. Пес отпрянул, не ожидая от меня такого боевого настроя. И вдруг между ним и мной выросла человеческая фигура.

– Эй, ты, *** (молодой человек)! Только *** (тронь) моего пса, и я тебя так *** (трону), что еще неделю встать не сможешь! ― угрожающе закричал парень лет восемнадцати, очевидно, хозяин зубастого чудовища, и перехватил мою руку.

– Если твой гребаный пес хоть дотронется до меня, я ему черепушку раскрошу! А потом и тебе! ― заорала я в ответ.

Запахло грозой. Мы с парнем с ненавистью смотрели друг на друга, собака бегала вокруг нас и истошно лаяла.

Я изо всех сил наступила парню на ногу ― он ойкнул. Потом я сжала кулак и занесла свободную руку для удара…

…Через пятнадцать минут, все в пыли, ссадинах и синяках, мы сидели на лавочке. Руслан протирал мои подранные колени антисептиком, а потом залеплял их пластырем, а я прижимала к своим распухающим губам фисташковое мороженое, а к его заплывающему глазу ― клубничное.

– Блин, я че, знал, что ты девчонка? И что собак боишься до одури… ― виновато сказал Руслан.

– А я че, знала, что на меня мчится не волкодав, а безобидный ретривер? Гавкают в спину они одинаково…

– Девчонка, черт… Парни зачмырят, если узнают.

Мы посмотрели друг на друга, и тут в области моего солнечного сплетения что-то тревожно сжалось.

Руслан был выше меня на полголовы. Фигура ― спортивная, идеальный треугольник, подчеркнутый белой футболкой и джинсами. Он казался безумно красивым, несмотря на расплывающийся под глазом синяк. Загорелое лицо с ровной, чистой кожей. Четкие линии скул. Мужественный подбородок, а губы такие, что я не могла оторвать от них взгляда. Короткие светлые волосы, выгоревшие на солнце, искрились золотом, а в серых глазах, прозрачных как лед и очень глубоких, я видела беспокойство и участие.

Мохнатый Ричи кружил вокруг лавочки, то и дело тыкался в меня носом и возбужденно гавкал.

– Ричи, фу! ― строго сказал хозяин. ― Да что с тобой такое? Ты ему приглянулась. ― Последняя фраза была обращена ко мне. ― Ну что, готово…

Я разочарованно посмотрела на свои коленки, залепленные пластырем. Почему ранок так мало? Я могла бы сидеть так хоть целый вечер! Ну вот… сейчас Руслан встанет и уйдет.

Но он не ушел. Мы сидели на лавочке и ели подтаявшее мороженое. А после мороженого Руслан купил мне сладкую вату.

– Сегодняшний день торжественно объявляю днем слипшейся попы! ― засмеялась я, отщипнула от мягкого розового облака кусок, положила его в рот и замычала от наслаждения. Воздушная сладость таяла на языке.

Руслан засмеялся.

– Ты что, никогда не ела сладкую вату?

– Ела в детстве. Мне кажется, лет десять назад! Но как все-таки сильно вкус и запах несут воспоминания! У меня перед глазами сейчас картинка ― я, мама, папа гуляем по этому парку. Мама везет коляску с младшей сестренкой. Я прыгаю по ступенькам с такой же ватой в руках…

Кажется, Ольке было где-то полгода. Тогда я еще не ненавидела ее, чувствовала себя частью полноценной, любящей семьи. А вот в следующий раз, когда мы с семьей были в парке, я вроде бы попросила покатать коляску и спустила ее со ступенек. Дети жестоки, а детская ревность не знает границ. Хорошо, что с Олькой ничего не произошло, сестра в упавшей коляске просто испугалась и заплакала. Но об этом я Руслану, конечно, не расскажу.