Читающий мозг в цифровом мире - Марианна Вулф

То есть читалась первая страница, немного в середине, а затем последняя. Если это так, то базовые знания, аргументация и подтверждающие доказательства, найденные в большинстве источников, были либо пролистаны, либо в значительной степени не прочитаны. Такой способ чтения в конечном счете найдет свой путь в менее хорошо сконструированной и менее убедительной письменной речи студентов, которые концептуально скользили как в чтении, так и в письме. Несколько профессоров в своих письмах признавались с немалой долей двусмысленности, что теперь они назначают сборники более коротких рассказов, чтобы хотя бы таким образом привлечь внимание своих студентов. Внутренняя ценность жанра рассказа не ставится под сомнение. Но точно так же, как отмеченное снижение эмпатии у наших молодых людей, требует нашего коллективного изучения и понимания – все более и более часто наблюдается, что студенты уклоняются от более длинных, более сложных текстов и пишут не так хорошо, как в недалеком прошлом. Главная проблема заключается не в их интеллекте и, более чем вероятно, даже не в их незнании различных стилей письма. Скорее, она может состоять в отсутствии когнитивного терпения с требовательным критическим аналитическим мышлением и сопутствующей неспособностью приобрести когнитивную настойчивость, которую психолог Анжела Дакворт назвала «устойчивой настойчивостью», взращенной теми самыми жанрами, которых избегают. Точно так же, как ранее я описала, что недостаток базовых знаний и критических аналитических навыков может сделать любого читателя восприимчивым к предвзятой или даже ложной информации, недостаточное формирование и недостаточное использование этих сложных интеллектуальных навыков может сделать нашу молодежь менее способной хорошо читать и писать и, следовательно, менее подготовленной к своему собственному будущему. Именно эти интеллектуальные навыки и личные качества дают молодым людям важнейшую основу, чтобы уметь распознавать неизбежные изменения и сложности, которые их ожидают, и справляться с ними. Их развитие в студенческие годы готовит к гораздо более сложным формам интеллектуальной устойчивости, требуемой после окончания учебы: написание хорошо аргументированных отчетов, документов и записок в их будущей профессиональной жизни; критическое прочтение и оценка ценности референдума, решения суда, медицинских документов, завещаний, журналистских расследований или личного дела политического кандидата; или даже умения проводить различия между правдой и ложью во все более обостряющихся вопросах вокруг ложных новостей и сообщений. Демократическое общество требует продуманного развития этих способностей у своих граждан, как молодых, так и преклонного возраста. В «Интернете аферы» Дженнифер Говард начала одно из самых обескураживающих эссе о некоторых из этих проблем, которые возникли в интервью с одним из распространителей ложных новостей. Как сказал газете «Вашингтон пост» один из мастеров фейковых новостей: «Честно говоря, люди определенно глупы. Они просто продолжают разносить новостной хлам по кругу. Никто на самом деле не проверяет факты на достоверность». Отделение правды от вымысла требует времени, информационной грамотности и непредвзятости, чего, похоже, не хватает нашей безумно поляризованной культуре. Мы любим делиться мгновенно, и это позволяет нами легко манипулировать. Здесь есть много сложных вопросов для учащихся, учителей, родителей и нашего общества в целом. То, как наши граждане думают, принимают решения и голосуют, зависит от их коллективной способности ориентироваться в сложных реалиях цифровой среды с интеллектом, не только способным, но и привыкшим к более высокому уровню понимания и анализа. Вопрос уже не только в том, какая среда для чего лучше, но и в том, каким образом на этом историческом отрезке может быть взращен оптимальный образ мышления наших детей, нашей молодежи и нас самих. И культовые послания Маршалла Маклюэна о влиянии среды на нас, и более философские наставления Уолтера Онга вновь возвращаются к первоначальному беспокойству Сократа, что «чтение навсегда изменит мышление. Если люди узнают это, то это вселит забвение в их души; они перестанут упражнять память, потому что они полагаются на то, что написано, вспоминая факты уже не из внутренней базовой памяти, а посредством внешних знаков». Конечно, у Сократа никогда не было времени, чтобы понять потенциальную ценность наличия внутренних и внешних источников памяти, но мы-то понимаем. Тем не менее мы не тратим время, чтобы уделить достаточное внимание происходящим изменениям, как мы читаем и думаем о нашей повседневной жизни.

Ученый-иезуит Уолтер Онг помог интерпретировать точку зрения Сократа на обозначение некоторых проблем, а также показать их недостатки применительно к современному обществу. Он утверждал, что наша интеллектуальная эволюция не столько о том, как одно средство коммуникации отличается от другого, а скорее, о том, что происходит с людьми, которые погружены и в то, и в другое. Онг задается вопросом, какими станут читатели нашего века, унаследовавшие как грамотность, так и цифровую культуру? Неужели изменения в устном языке, чтении и письме настолько тонкие, что, прежде чем мы займемся ими, мы забудем то, что считали истинным, прекрасным, добродетельным и необходимым для человеческой мысли? Или же мы можем воспользоваться суммой настоящих знаний и нашими умозаключениями, основанными на них, чтобы выбрать лучшее из того, что есть у обеих сред, и научить этому нашу молодежь?

Стремление, необходимое для ответа на эти вопросы, начинается с более глубокого изучения нашей собственной читательской жизни, начатого в последних письмах. Читаете ли вы, мой читатель, с меньшим вниманием и, может быть, даже с меньшей памятью о прочитанном? Замечаете ли вы, читая на экране, что вы все чаще читаете ключевые слова и просматриваете остальные? Эта привычка или стиль чтения с экрана перетекла в ваше чтение печатной копии? Вы снова и снова читаете один и тот же отрывок, чтобы понять его значение? Вы подозреваете, когда пишете, что ваша способность выражать суть ваших мыслей едва заметно проскальзывает или уменьшается? Неужели вы настолько привыкли к быстрой передаче информации, что больше не чувствуете необходимости или не располагаете временем для собственного анализа этой информации? Вы постепенно избегаете все более сложных анализов, даже тех, которые легко доступны? Очень важно, способны ли вы в меньшей степени находить то же обволакивающее удовольствие, которое вы когда-то получали от своего прежнего читающего «я»? Вы на самом деле начали подозревать, что у вас больше нет интеллектуального терпения, чтобы осилить длинную и требующего серьезного внимания статью или книгу? Что если однажды вы сделаете паузу и зададитесь вопросом, действительно ли вы сами меняетесь и, что хуже всего, у вас нет времени, чтобы что-то с этим сделать?

Пример исследования гипотезы цифровой цепочки

И вот я перехожу к рассказу о моем беспокойстве. Едва ли это бестселлер, но сюжет таков: исследователь чтения и его изменений в цифровой культуре однажды просыпается и сталкивается с вопросом, а изменилась ли она тоже? Кальвино однажды написал, что «Рип Ван Винкль» Вашингтона Ирвинга приобрел статус фундаментального мифа для нашего постоянно меняющегося общества. Это, безусловно, относится и ко мне, причем уже дважды. Как я описала в своем первом письме, мой первоначальный «пробуждающий» опыт произошел в конце написания моей работы «Пруст и Кальмар». После семи лет исследований читающего мозга я огляделась вокруг и поняла, что весь мой предмет изучения изменился. Чтение уже не было тем, чем оно было, когда я начинала. Несмотря на все мои исследования по читающему мозгу, я никогда не осознавала, что одни и те же вещи были верны для меня, пока результаты не приблизились к пресловутому выводу. Они начались достаточно невинно. Как и все остальные, с ростом обязанностей в моей профессиональной и личной жизни и с постоянно увеличивающейся нагрузкой на то, что мне приходилось читать и писать в любой день на любом количестве цифровых носителей, я стала делать небольшие компромиссы. Я все еще пыталась использовать электронную почту, больше похожую на письмо в конверте, с его собственными формами вежливости. Но каждое письмо становилась все короче и короче. Не было никакого ожидания идеального момента, чтобы написать, выразить спокойно свои мысли, по общему признанию в моем прежнем стиле. Я просто делала все возможное и надеялась на космическое прощение за то, что оно не оправдало прогнозируемых ожиданий получателей всех моих сообщений.