Чистилище. Книга 2. Тысяча звуков тишины (Sattva) - Валентин Бадрак

«В остальном я старательно избегал штормов в отношениях с окружающими и уже готовился пополнить армейские ряды, как произошло еще одно событие. Это случилось, когда Завиулин вернулся из армии. Окрепнув физически, отслуживший Петя Бурый так основательно поглупел, будто провел два года в клетке с обезьянами. Он за несколько дней успел поколотить двух малолетних еретиков с нашего двора, не признавших в нем вождя. Неугомонный организатор попоек и неустрашимый зачинщик кулачных разборок с другими компаниями, он наряду с этим слыл еще и мстительным, мелочным и подловатым. Ведь это Бурый в свое время ввел бесившую меня традицию играть в карты в отдающих гнилой сыростью подвалах, утверждаться за счет более слабых в хмельной драчливой компании. И сейчас Бурый ловко давил на былые отношения и свой статус служивого. «Че, западло посидеть со старым дружбаном?» – вопрошал он с вызовом. «Да пару раз с ним запьем, послушаем деда, потом же легче будет отмазаться и слинять», – шепнул мне Макар, так и не сумевший избавиться от тучности и переживавший, что в армии из-за этого его ждут проблемы.

Желая придать особый антураж своему возвращению из армии, Бурый бросил клич собраться в одном из переоборудованных помещений подвала ничем не примечательной многоэтажки. Чтобы отметить событие, как он заявил, «по-взрослому». Неожиданно быстро расправившись с двумя бутылками на пятерых, мы уже были готовы к откровениям бывалого воина, как вдруг он по-хозяйски распорядился продолжить подвальный банкет. Показным жестом немало достигшего в жизни человека он вытащил из кармана несколько мятых бумажек и повелел Шнурку, худому, но убедительно выглядевшему семнадцатилетнему юнцу, умеющему договариваться с самыми несговорчивыми продавщицами продмага, прикупить еще водки и закуски. Проныра Шнурок совершил резвую партизанскую вылазку и вернулся минут через пятнадцать со всем необходимым и как бы невзначай обронил:

– Кстати, тут недалеко Зойка Сорока с какими-то двумя малыми сидит, я видел, когда проходил.

Бурый пропустил сообщение мимо ушей, а я вдруг подумал: «Ого, Шнурок, видно, отыграться хочет, это ж чистейшей воды провокация!»

– Может, того? – робко спросил Шнурок через минуту.

«Ну что ж ты за тварюка такая!» – хотелось в сердцах крикнуть ему.

Но Бурый только поморщился.

– Не надо, – угрюмо проворчал он, отмахнувшись, как будто отметая идею внедрения в его запретный интимный мир. Но по тому, как Бурый начальственно возложил ладони на колени, всем участникам подвального заседания стало вдруг ясно, что в его голове происходят непростые тектонические сдвиги. За два месяца до армии Петр начал встречаться с этой девушкой, и хотя не было никаких взаимных обязательств, она в кругу местных хулиганов некоторое время считалась его девчонкой. Но месяца через три-четыре ее уже видели с другим парнем, таким же драчливым и буйным, как и сам Бурый.

На какое-то время установилась напряженная тишина. Наконец взрывоопасная натура Бурого не выдержала:

– Знаешь, че, Слава, – неожиданно обратился он к Шнурку по имени, – у меня есть идея. Сходи-ка ты к Зойке да пригласи ее к нам. Аккуратно замани, скажи, мол, терки есть.

– Одну?! – оторопел Шнурок, делая вид, что ожидал веселья, а вовсе не гнилых разборок, – она не пойдет.

– Одну, – твердо заявил Бурый, – и не говори, что я тут. Перебазарить с ней хочу. Организуй, братан, ты ж умеешь.

– Ну-у, – неуверенно протянул Шнурок, – я попробую.

Я не верил, что она придет. И вздохнул бы с облегчением, если бы Шнурок возвратился один. От этого ненормального всего ожидать можно… Но Шнурок превзошел самого себя, через несколько минут об этом возвестило звонкое грациозное для такого помещения, цоканье каблучков. Когда затем я услышал, как коротко лязгнул засов, сердце у меня сжалось: скандальных разборок не миновать.

Даже при тусклом свете лампочки, с дальнего угла освещавшей унылое помещение, девушка казалась мне миловидной. Глупый, беспечный мотылек с недавно оформившимися выпуклостями маленьких грудей и тонкой, совсем как у ребенка, талией. Девушка застыла в нескольких шагах от восседавших бродяг – она увидела Бурого и все поняла.

Петр поднялся ей навстречу с наигранной приветливостью, успев наполнить до краев водкой стограммовый стакан. Приближаясь, он ухмылялся, все больше превращаясь в привычного для нас, вероломного хама, а его большая тень, отбрасываемая лампочкой, накрыла ее, как грозовая туча накрывает землю.

– Выпьешь? – произнес он вместо приветствия вкрадчивым голосом.

Девушка не ответила, но, молча обхватив стакан обеими руками, неожиданно приложилась к нему и осушила. Косой желтый свет освещал только часть происходящего, но в какой-то миг мне сбоку стало хорошо видно, как содрогнулась ее грудь и на скривившихся от тяжелого напитка девичьих губах остались капельки жгучей жидкости, которые она торопливо вытерла, как-то неестественно робко пошевелив губами. Она продолжала двумя руками удерживать стакан, словно защищаясь им от окружающих. Косой луч приглушенного желтого света осветил часть ее лица, и я увидел в ее глазах неподдельный ужас, смешанный со смиренной готовностью принять неизбежное. Мне было жаль ее в этот момент, но ведь все считали это делом их двоих. Никто не проронил ни слова, и подвальчик превратился в пузырь с непрерывно накачиваемым горячим воздухом. Вот-вот его тонкие стенки не выдержат, и произойдет чудовищный взрыв. Бурый теперь походил на большую рептилию, подземного минотавра, которому привели добычу на растерзание. Удивительно, но и она почему-то вела себя согласно роли: покорно и с неотвратимой обреченностью жертвы. Ее озноб прекратился, она теперь, как приговоренный к казни, казалась абсолютно спокойной в изумляющей нас красноречивой готовности принять удар судьбы. Бурый взял у нее из рук стакан, долгим пронизывающим и каким-то маслянистым взглядом попытался заглянуть девушке в глаза, но она слегка опустила голову и с тупой отрешенностью уставилась в одну точку. Наконец он заговорщицки, будто стремясь придать своим словам гипнотическую силу, что-то прошипел ей в самое ухо. Девушка в ответ беззвучно опустилась на колени, неожиданно легко и безучастно повинуясь, как будто и ждала приказа. Если бы она сопротивлялась, я бы, возможно, вступился за нее, но этого не произошло – обескураженные, мы могли лишь наблюдать за происходящим. Победитель с очевидным форсом расстегнул брюки – в застывшем от напряжения пространстве мы услышали скользящее движение молнии. Все беззвучно застыли на своих местах, как каменные изваяния. Насильнику, вошедшему в раж, уже явно было мало достигнутого. Ничто тут не напоминало секс, оно было просто грубым актом власти завоевателя над пленницей, как бывало в древние времена при захвате городов.

Наконец Бурый с похотливым стоном отстранился и жестом владельца гарема поманил Шнурка. Тот перепуганно замотал головой.

– Вперед, я сказал! – грозно зарычал Бурый.

И только когда Шнурок оказался рядом с девушкой, заняв место тюремщика, в моей голове взметнулась мысль, перемешанная самыми гнусными ругательствами, которые я только знал: «Влипли! За такое ж срок дают!» Но возбуждение и хмельные пары постепенно заглушили голос разума. И хотя я уже смутно понимал, что в этом присутствует слишком много порочного и убогого, доставшегося человеку от зверя, оно, это сатанинское ощущение свального греха, за который не надо нести ответственности, захватило меня целиком.