Больные люди - Михаил Олегович Бабиенко

зачем он мне, ведь Лена знает, что я не пью.

— Красивый коньяк. — заметил я.

— Ну ты странный! — засмеялась Лена. — Какая разница, как он выглядит? Главное, какой он на вкус.

— Так я же не пью, и ты это прекрасно знаешь.

— Ну, у всех когда-то бывает первый раз. Сегодня ты потеряешь свою невинность в плане алкоголя.

Я хотел совсем отказаться. Дел у меня других нет, что ли? Я всё никак «Клан Сопрано» смотреть не начну, хотя очень хочу. Я всё ещё не смотрел «Крёстного отца». У меня лежит недочитанная книжка «Преступление и наказание» Достоевского. И неужели я, вместо того, чтобы предаться в свой досуг просмотру и прочтению этих шедевров, буду пить? Нет, ни за что!

— Извини, Лена, но я вынужден отказаться. Не хочу превращаться в своего соседа. Алкоголь — это зло.

— Так ты пей немного, и тогда не будешь алкашом. — попыталась убедить меня Лена.

Я не поддался.

— А что, если мы заключим пари?

— Какое пари? — озадачился я.

— Давай ты выпьешь три рюмки, и я уменьшу домогательства в твою сторону в три раза. Пойдёт?

Ну, я, конечно, был готов к любому, но не к такому. Она от меня отстанет? Всего-то за три рюмки? Ну, не самая плохая жертва. Тем более, что не так уж и поздно. К утру, если что, выветрится. Я решился.

— Хорошо. Я согласен.

— Чудненько. — сказала Лена, достала рюмку и, поставив её на стол, открыла бутылку коньяка и плеснула в рюмку. Я, сев за стол, взял рюмку и понюхал содержимое. Пахло крайне странно. Как некая смесь свежих кофейных зёрен и чистого 95 % спирта. В общем, непривычно.

— Давай же! — подбивала меня выпить Лена. — Ты справишься. Я верю в тебя.

Я начал аккуратно пить этот коньяк. На вкус оказалось ещё более странным. Действительно, это был кофе, смешанный со спиртом, и спирта было явно больше. Я легко выпил первую рюмку и поставил её на стол. Одна из трёх! Ещё две, и Лена от меня отстанет! А та времени зря не теряла и налила мне ещё одну рюмку. Я выпил и её, но она мне далась куда труднее: в голову уже, пусть и слабо, ударило, и я покачнулся. Лена поинтересовалась, не худо ли мне, на что я ответил, что сдаваться не собираюсь и буду идти до конца. Тогда она налила мне третью, роковую рюмку.

Когда я выпил её, тело будто перестало меня слушаться: я облокотился на стул и смотрел поочерёдно на потолок и на стены. Я жмурился, ибо свет на кухне казался слишком ярким. Голова кружилась, я поминутно хватался за неё и пытался массировать, чтобы она прошла. При этом внешне я выглядел так, будто у меня простая мигрень, а не алкогольное опьянение. А Лена села напротив и всё смотрела на меня.

— Чего тебе?.. — спросил я устало. — Чего ты наделала?.. Я ж теперь долго отходить буду…

— Да не волнуйся, это недолго будет. — сказала Лена спокойно. — Давай поговорим, а там и пройдёт всё.

Я, хоть разум у меня и помутился от воздействия алкоголя, всё ещё соображал и понимал, что от разговоров, скорее всего, будет ещё хуже.

— Скажи, а где ты задержался сегодня после работы?

— В магазин ходил… — вяло отвечал я.

— Но ты ничего не принёс.

— Просто так бродил…

— А в каком магазине ты бродил?

— Чего докопалась?.. Ну, бродил и бродил… Не твоего ума дело!

Я понимал, что про следователя рассказывать ни в коем случае нельзя. И пусть алкоголь развязал мне язык, что дало мне возможность чуть нагрубить Лене, я честно старался молчать. Лучше молчать и отговорки в сторону Лены бросать, решил пьяный я.

— А когда ты пришёл ко мне в квартиру, ты не заглядывал в верхний ящик комода? — спросила Лена.

Тут я ужаснулся. Язык так и хотел рассказать о находке, и разум с трудом удерживал его в узде. Я решил действовать так: говорить отвлечённо, чтобы раздражить Лену и окончательно отбить желание спрашивать меня.

— Твоя квартира, кстати… о-очень далеко. Я д-даже удивился… И к-как ты т-только умудрялась ездить на работу?..

— Так ты трогал то, что лежало в ящике комода, голубчик?

Держаться.

— Я н-ничего там не видел…

— То есть ты смотрел в ящик, но ничего там не видел?

Подловила, хитрюга.

— Н-нет, ты что?.. Я не смотрел в днев… — и тут я понял, что начинаю проигрывать, ибо чуть не сдал факт того, что знаю о содержимом ящика. — …вное время суток, что там. Может, в ночное там что-то появится. Как в играх, знаешь?

Да, я нёс полный бред, но лучше так, чем ничего не говорить.

— А мне кажется, что ты не «дневное» хотел сказать… — сказала Лена. — Ты хотел сказать кое-что другое, да? Может, «дневник»?

Я проиграл.

— Какой дневник, Лен?.. Я н-ничего про дневник не знаю…

— Не притворяйся, милый. — сказала Лена. — Я же специально сказала туда не лазить, чтобы ты полез. Хотела проверить, сможешь ли ты устоять. И, похоже, не смог. Какая жалость…

Я решил идти напролом.

— А ты будто в м-мой дневник не лазила! Я же видел эту надпись красную. Ты, небось, всё там прочитала?

— Ну, немного. Кстати, у тебя красивый почерк.

— Не надо только меня «хвалить». Ты везде лезешь в мою жизнь: в мои отношения, в мой дом, а теперь ещё и в дневник! Ты мне всю жизнь испортила в школе…

Я замолчал. В моём разуме через дымку мелькали картины из школы. Лена, с наглой улыбкой сидящая передо мной на парте. Лена, оскорбляющая меня в лицо. Лена, поднявшая меня над землёй и не отпускающая, пока я не признаю что-то. Лена, чуть оголяющая грудь передо мной, чтобы подразнить меня. В животе от такого больно стало. Лена от моих последних слов опешила и ничего не говорила, а я нашёл в себе силы и начал, внезапно для себя, довольно чётко:

— Ты-то не сможешь понять, что я чувствовал тогда. Когда тебя почти ежедневно называют отбросом, ничтожеством и слабаком, сложно остаться прежним. Я был нелюдим, а из-за тебя вообще ото всех закрылся. Только ты и была той, с кем я контактировал. И от этого ещё больней! Ко мне ведь подходили люди, пытались подружиться. Но я пугался их. Знаешь, почему? Потому что я думал, что они ТОЖЕ будет надо мной издеваться. Как ты. До тебя никто не подходил ко мне, не разговаривал так свободно. Не знаю, почему, но это так. И я, пережив эту встречу с