Сезон охоты на падчериц - Наталья Саморукова

— Ангелина Степановна, ты бы пошла прилегла. Потом договорите, гости подождут.

— Уйди, Светлана, уйди отсюда. Я тебя прошу, оставь меня хоть на минуту. — Хозяйка, собрав волю в кулак, выпрямилась и слегка подалась к нам. — Я неважно сейчас себя чувствую, но это пройдет, пройдет, я оклемаюсь. Буду помогать вам, чем смогу. Только и вы помогите мне. Все меня бросили. Никто не хочет меня слушать. Говорят, что такие заказные убийства не раскрываются, что у Федора было слишком много врагов. А я не верю, не верю, что не раскрываются. Надо попытаться, и все получится. Иначе не будет мне покоя ни на этом свете, ни на том.

Гришка напряженно молчал. Быстро глянув в сторону закрывшейся за Светланой двери, он пересел к Ангелине поближе и, взяв ее за руку, ласково попросил:

— Вы, пожалуйста, успокойтесь. Вот придете в себя, и тогда мы сможем как следует обо всем поговорить. Только не здесь. Хорошо?

— Хорошо, — сразу же согласилась Ангелина, — мы можем встретиться завтра. Пообедаем в тихом месте?

— Идет, — кивнул Гришаня и успокаивающе погладил женщину по плечу. — Ну-ну, не надо опять плакать. Перед нами стоит важная задача, и для того чтобы ее выполнить, мы все — и вы прежде всего, дорогая Ангелина Степановна, должны быть спокойны и хладнокровны. Только в этом случае можно рассчитывать на успех. Согласны со мной?

— Да, — слабо кивнула Ангелина, — я согласна.

— Гриш, а Гриш…— ныла я на обратном пути, — непонятно, у кого из нас с головой плохо… По-моему, все-таки у тебя. Ну что ты молчишь? Ты не хочешь со мной разговаривать? Или тебе нечего сказать?

— Нечего, — огрызнулся Гришка, — нечего. Считай меня кем угодно, но других вариантов я не увидел.

— Гриш, а ты хоть на секунду представляешь, что такое большой бизнес? Ты хоть приблизительно можешь понять, насколько серьезны люди, устраняющие таких конкурентов. Да об убийстве Федора даже газеты почти не судачат, потому что никто никогда не пустит журналистишек в такие дела.

— Анастасия Петровна, вы, конечно, женщина просвещенная, не нам, дуракам, чета. Но я ведь вас насильно никуда не тяну. Желаете, так выходите из игры. Мы уж как-нибудь сами, своими скромными силами.

— Ага, в компании с погорелой артисткой Романовой, у которой на почве большого человеческого горя рухнула крыша. Да, Гриша, мне тоже ее очень жалко. Мне и девочек жалко, и этого Фредди, и даже Фиму! Но, Гриша, куда ты лезешь? Это не наша поляна.

— Все, Настя, я свое слово сказал. Ты как хочешь, а я по этому делу буду работать. С тобой или без тебя, но буду.

— О боги! Я так мечтала еще пожить! У меня, Гриш, между прочим, даже детей еще нет. Сгину, и не останется на земле никакого следа.

— Дети — не гарантия! — зло бросил мне Гришка.

Я вспомнила Ангелину и вынуждена была с ним согласиться.

— Е-мое, Гриш, но я не понимаю даже приблизительно, с какого конца тут браться.

Напарник внезапно затормозил и остановил машину прямо у обочины.

Справа и слева от нас стояли укутанные слежавшимся снегом сосенки, сумерки постепенно сгущались. На мутно-голубом небе проклюнулась ранняя луна. Даже не верилось, что были Калькутта, Гонконг, Амстердам и Венеция. Все это казалось сном, который сейчас заново предстояло вспомнить. Но как же не хотелось. В салоне пахло машинным маслом, уютно светилась приборная панель. Было желание свернуться калачиком на заднем сиденье и подремать там недели две. Глядишь, к тому времени все как-нибудь само собой рассосется.

— Связь между убийством Фредди и всеми этими странными взрывами, а потом еще и гибелью девочек настолько очевидна, что даже странно, — уже спокойно заговорил Григорий. — Только совсем слепой ее не заметит. Возможно, именно на это и было рассчитано.

— Что ты имеешь в виду? — На самом деле я прекрасно понимала, о чем ведет речь мой коллега. Но самой формулировать не хотелось. Мозги были какими-то вязкими, любая мысль в них тонула, как в болоте.

— Смотри. Допустим, кто-то замышляет преступление. Преступление рискованное, шансы разоблачения очень велики. Как можно избежать угрозы провала?

— Не знаю, я же не преступник, мне сложно о таком думать.

— Все мы немного преступники. Да знаешь ли ты, что, по данным одного очень интересного социологического опроса, почти семьдесят процентов людей готовы на преступление, если будут твердо уверены в безнаказанности. Я думаю, что в действительности потенциальных убийц, воров и растлителей малолетних еще больше. Просто кое-кто врет даже в анонимной анкете.

— Возможно, — неуверенно сказала я и вспомнила Леночку. И соседку по этажу Дорофею Васильевну, которая регулярно стучит на всех жильцов участковому. И продавщицу ближайшего ларька, хамившую при каждом удобном случае. И врача, содравшего с меня бешеные деньги за неверный диагноз…— Возможно, — увереннее повторила я.

— Так вот, чтo бы ты сделала на месте человека, которому позарез надо совершить нечто противозаконное, но при этом избежать наказания. Речь идет о действительно очень высокой степени риска. Расклад такой, что наказания практически не избежать. Ну все равно, что устранить мафиозного авторитета при свидетелях. Как быть?

— Я бы подождала более удобного случая. Так бы рисковать я не стала.

— Нет, ждать ты не можешь. Или пан или пропал.

— Черт, я не знаю. Как тут быть… А залечь на дно?

— Не тот вариант. Найдут и уничтожат.

— Да не бывает такого, чтобы нельзя было скрыться.

— Бывает.

— Тогда я в растерянности, Гриш. Не знаю, как быть.

— Есть один вариант, Настасья, есть!

— И ты его нашел?

— Представь себе, да. Я его нашел.

— Гриша, я никогда не сомневалась в том, что ты гений. Так давай, говори.

— Чтобы уйти от наказания — надо умереть самому.

— Да уж, замечательный способ. Вопросов больше нет.

— Ты послушай. Речь не идет о том, чтобы умереть на самом деле. Разыграть свою смерть. Внушить всем, что ты умер, но остаться живым и тихонько отсидеться где-нибудь в Швейцарии, пока сыр-бор не уляжется.

— Хочешь сказать, что девочки…

— Ничего я не хочу пока сказать. И почему ты сразу подумала о них? Есть ведь еще и Фредди.

— Ой, Гриша, его я видела. Мертвее не бывает. А вот трупов девочек так пока и не нашли.

— Это ни о чем не говорит. С девочками, конечно, тоже все не так очевидно. Федору же фактически снесло лицо, что наводит на определенные подозрения. Если это в действительности был спектакль, то надо отдать должное гениальности режиссера. Он собрал в гости именно тех людей, которые моментально разносят по миру любую информацию, еще и приумножая ее по ходу дела. Все его видели мертвым. Потом, я тебя уверяю, это обрастет такими подробностями! Найдутся очевидцы, на глазах которых случился взрыв, которые успели все рассмотреть в деталях. А ведь деталей-то никаких и не было. Никто не видел ничего, кроме заключительного акта. Когда Федора заметили, он уже лежал в крови на снегу. Но Федор ли это был?