Иван Грозный на Мальдивах - Дарья Донцова

– Может, откопать сведения о профессоре Дегуниной будет проще, – предположил я.

– Надеюсь, что да, – кивнул Боря. – Иван Павлович, сейчас дам вам маску для лица, перчатки, есть в запасе одноразовый комбинезон, который эксперты используют, когда изучают место преступления.

– Спасибо, – поблагодарил я.

– Беспокоюсь о вас, – сказал мой помощник, – мало ли какая зараза водится в канаве с отходами. Надо принять меры безопасности.

– Конечно, – согласился я и взял телефон, который начал звонить.

– Иван Павлович, – пропел женский голос, – завтра съемки второй части шоу. Мы ждем вас с Татьянкой.

– С Демьянкой, – поправил я собеседницу.

– Очень сожалею, но Демьянку лучше оставить дома, – ответила та.

– Завтра не нужна собака? – уточнил я.

– Очень даже нужна, – возразила редактор.

– Как к вам обращаться? – поинтересовался я.

– Ася, – наконец-то представилась собеседница, – но надо прибыть с тем животным, которое снималось в студии. С господином Простынкиным была Татьянка. Вот ее и привозите завтра. Демьянку оставьте дома. Вашу вторую любимицу непременно запишем, но в следующий раз. Прибыть надо по другому адресу.

Я пустился в объяснения:

– У меня одна собака, ее кличка Демьянка.

Из трубки донеслось напряженное сопение, потом радостное:

– А-а-а! Поняла! Вы брали псинку напрокат. У вас дома живет Бананка, а к нам вы приехали с Татьянкой! Правильно! Зачем домашней девочке стресс! Лучше привезти телепсинку, она будет рада на публике показаться.

– Хорошо, – согласился я, – завтра господин Одеялкин и Татьянка приедут без опозданий. Адрес подскажите, не знаю, куда направиться.

– Сброшу вам на Ватсап, – ответила Ася. – Спасибо за то, что вы веселый. Смешно так шутите. Ха-ха-ха! Я же в курсе, что вы Простынкин, а не Одеялкин.

Не успел я положить мобильный на стол, как он снова затрезвонил. В полной уверенности, что сейчас опять услышу голос Аси, я, не глядя на экран, схватил трубку и спросил:

– Адрес не отправляется?

– Это я, – произнес мужской голос.

– Боб, – выдохнул я, – как поживаете?

– Отлично. Только я больше не Боб! Сережа! А у вас как дела?

– Нормально, – ответил я и включил громкую связь.

– Есть предложение.

– Нет!

– Хоть выслушай!

– Говори.

– Паспорт менять не надо. Свитер.

– Свитер? – повторил я. – Одежда?

– Да, – подтвердил Сергей, – всего-то носишь его с декабря по март, и десять процентов твои.

– Пуловер рекламный? – догадался я.

– Ну так! Благое дело! Расскажешь людям о новом корме.

– О чем? – уточнил я.

– О фирме «Котики-животики», – растолковал Сергей, – свитер суперский. Голубой! На нем розовая надпись: «Котики-животики любят пожратики. Если ты, как я, котик-животик, вступай в наш клуб. Телефон на спине».

Борис упал головой в ноутбук. Стало понятно: мой помощник погибает от смеха.

– Телефон на спине, – повторил я.

– Ага, – согласился Сергей, – его отлично видно. Супермегапредложение. Десять процентов за то, что ты в пуловере ходишь!

– Нет, – отрезал я, – и не проси.

– Ну, ты прямо Иван Грозный на Мальдивах, – заныл Сергей.

Я быстро прервал разговор, заблокировал очередной номер и спросил у Бори, который вытирал глаза салфеткой:

– Мы от него когда-нибудь избавимся?

– Похоже, нет, – спрогнозировал батлер. – Простите, Иван Павлович, я представил, как вы появляетесь в таком наряде на суаре у Николетты. Хотя… там вы могли бы произвести впечатление. А вы с Сергеем перешли на «ты».

– Правда? – изумился я. – Мне не свойственно амикошонство.

– Знаю, – улыбнулся Боря, – и тем не менее. Некоторые люди так последовательно надоедливы, что привыкаешь к ним, считаешь их родными.

Я вздрогнул.

– Ну уж нет! Похоже, Сергей не злой, но он определенно не мой человек.

До вечера я разбирал сумки, радуясь тому, что Марина Афанасьевна отличалась завидной аккуратностью. На каждого пациента Дегунина заводила толстую общую тетрадь, но она не была официальной историей болезни. Очень скоро я понял: доктор наук даже в советские годы вела обширную частную практику. Уж не знаю, выезжала она к пациентам или их привозили к ней, но больных было немало. Похоже, тетради стояли в шкафу по годам, а внучка просто смахнула их в объемные торбы. Поэтому записи оказались в сумках в том же порядке, что и на полках. На обложках были наклейки: имя, отчество, фамилия, год рождения. Поэтому просмотр шел довольно быстро, все тексты я не просматривал. Зачем? Меня интересовал Алексей Войков. Но материалы о нем все не попадались. Может, Дегунина с ним не работала?

Открыв новую торбу, я удивился: в ней обнаружились тетради в ярко-красных обложках.

Я посмотрел другие пакеты, куда складывал неинтересный материал, там были только темно-синие тетрадки. Скорей всего, из магазинов просто исчез привычный для Дегуниной товар, и ей пришлось покупать другие тетради.

Я потянулся к сумке и вытащил толстый «том». «Нинель Николаевна Комарова». Дата, указанная ниже, дала мне понять, что девушка, которую звали, как и мать Алексея, только фамилия у нее была другая, ходила в школу.

Я открыл тетрадь, глаза побежали по строчкам. Почерк у Дегуниной – радость учительницы старших классов. В младшей школе педагог может поставить за упражнение, которое выполнено без ошибок, не пять, а четыре. Снижение оценки он объясняет, написав под ней: «Пишешь, как курица». Но к тем, кто вот-вот получит аттестат и покинет школу, уже так не придираются. Педагогу приходится порой ломать глаза, разбирая каракули. Марина Афанасьевна же старательно выводила каждую букву, не пренебрегала знаками препинания. Читать ее заметки было легко, их словно напечатали на машинке.

Нинель Николаевна Комарова – это новое имя Нины Николаевны Маровой. Мать девочки, Ольга Ивановна Марова, вдова, вышла замуж за Леонида Андреевича Темкина. Нина жила с матерью, которую очень любила. С покойным отцом отношения у нее не сложились, он сильно пил, распускал руки, запрещал дочке посещать музыкальную школу. Почему девочке запрещалось обучаться пению? На этот вопрос папаша отвечал: «Потому что я так решил». Ольга Ивановна, домашняя хозяйка, полностью зависела от мужа материально, и он это прекрасно понимал. Мать и дочь жили на правах рабынь. Нине запрещалось разговаривать в присутствии Николая, а за малейшую провинность девочку жестоко наказывали. О том, что творится у Маровых, никто из посторонних понятия не имел. Семья обосновалась в Подмосковье в собственном доме, его окружал большой участок. Здание стояло на отшибе, почти у самого леса, Николай мог творить что хотел. Окружающие считали его интеллигентным, воспитанным человеком, прекрасным мужем и отцом. Вежливый, модно одетый Маров производил наилучшее впечатление на окружающих. Он считался опытным стоматологом, работал в поликлинике и активно занимался частной практикой. В материальном плане семья жила лучше многих. И у Ольги, и у Нины были шубки из натурального меха, красивая обувь, жена сверкала золотыми украшениями. Нина отлично училась, хотя у нее было слабое здоровье, она часто болела, но никогда не отставала от класса. В школу она всегда ходила с приготовленными домашними заданиями, в дневнике у Нины были только пятерки. К поведению Маровой претензий тоже не было. Она сидела за первой партой, на все вопросы учителей первой поднимала руку. Во время перемены дети бегали, шумели, а Ниночка сидела в коридоре на банкетке и готовилась к следующему уроку. Невкусную еду в столовой ученица безропотно съедала. Радовал учительский глаз и внешний вид Нины: косы, банты, белый воротничок, тщательно отглаженное платье, фартук, начищенная сменная обувь. Единственным изъяном идеальной во всех отношениях девочки можно считать лишь постоянное освобождение от уроков физкультуры. Но, учитывая частые хвори Маровой, это никого не удивляло. На Нину мало обращали внимания. Отличница с прекрасным поведением и совершенно не конфликтной матерью, которая никогда не задерживала плату за обеды и молча сдавала деньги на нужды родительского комитета. В классах сидели по тридцать человек, от двадцати девяти из них у классного руководителя начиналась мигрень. А Нина? Сидит тихо, читает учебник. Зачем акцентировать внимание на идеальной школьнице, она в нем совсем не нуждается. Педагогический состав считал Марову беспроблемной. Но на самом деле все обстояло иначе. Нина не страдала разными недугами. Дома она оставалась, если на лице появлялись синяки. Оттуда они брались? У папы было развлечение. Приняв несколько рюмок, Николай прислонял дочь к стене, помещал ей на голову яблоко и начинал швырять в него остро заточенные гвозди. У мужика был неплохой глазомер, но выпитый алкоголь порой сбивал меткость, гвоздь попадал куда угодно, но не в цель. Если промахов было много, Николай начинал бить дочь, крича: «Не умеешь стоять правильно».