Иван Грозный на Мальдивах - Дарья Донцова

Берг опустил голову.

– Не имею желания общаться с кагэбэшником.

– Я не принадлежу к их числу, – заверил его я.

– Докажите, – потребовал гость.

Я на секунду опешил. И как я могу доказать свою непринадлежность к бойцам тайного фронта? Ох, похоже, Герман Феликсович не совсем адекватен. Навряд ли у нас состоится конструктивный разговор. Очень жаль, я надеялся узнать нечто важное.

– Я нормален психически, – заявил вдруг Герман, – это просто проверка.

Собеседник поежился. Мне стало жаль его, поэтому я предложил:

– Давайте поднимемся в офис, выпьем горячего чаю, побеседуем в тепле. Погода не располагает к разговорам на улице.

– Мне лучше кофейку, – попросил Берг.

– А вот и Борис, – обрадовался я и показал на своего помощника, который пересек мостовую и приближался к нам.

– Он из КГБ? – прищурился Герман.

– Конечно, нет, – ответил Боря, услышав его вопрос. – Один из тех, кто пострадал от коммунистического произвола.

– Боря, свари нам капучино, – велел я.

– Последний раз пил его, когда получил деньги за лекцию о Гомере, – вздохнул Герман, – следовало купить новые ботинки, но я подумал: старые совсем крепкие, а я давно не отдыхал, надо гульнуть, как раньше, и отправился в кафе.

Под неспешный рассказ гостя о посещении харчевни мы вошли в офис и устроились в столовой. Боря выставил угощение. Герман сделал глоток кофе, стал нахваливать напиток и осекся.

– Господа, боюсь, у вас сложилось обо мне ложное мнение. Я не нищий, зарабатываю переводами. Вчера завершил работу над текстом философа по имени Филит Косский.

Я уставился на Германа, а тот продолжал:

– В интернете есть журнал, который посвящен философии. Слава богу, там не печатают статьи современных авторов. Я перевожу для издания труды великих умов древности. А если они оставили только устное наследие, пишу рассказ о ну… например, ученом по имени Гегесий.

– Его доктрина оказалась настолько безрадостной, – пробормотал я, – что Гегесия прозвали «подстрекающим к смерти». По приказу Птолемея учение Гегесия впоследствии запретили в Александрии.

– Бог мой! – изумился Герман. – А я-то считал, что о несчастном Гегесии знает лишь очень узкий круг специалистов.

– Прочитал недавно статью о нем, – признался я, – похоже, я подписчик журнала, о котором вы говорите. Про философа написал некто Горняков. Замечательная работа, мне захотелось познакомиться с автором.

Герман встал.

– Горняков – это я.

– Вы не сумасшедший, – брякнул я, – вы человек уникальной эрудированности. Но почему вы не работаете под своим именем? И по какой причине изображали перед нами неадекватного типа с манией преследования?

Герман сел на место.

– В журнале всего два автора, я один из них. Нехорошо, когда в оглавлении стоят одинаковые фамилии, сие подрывает авторитет издания. Поэтому у нас с Леонидом Марковичем много псевдонимов. И да, я совершенно здоров психически.

Мне стало неудобно.

– Извините за глупое высказывание.

– Бред: «Меня преследует КГБ» – был весьма распространен в советские годы, – улыбнулся Берг, – сейчас он неактуален. И пропали Наполеоны, Александры Македонские. Нынче у больных другие кумиры. Почему я говорил про кагэбэшников? Могу объяснить, но у вас, полагаю, есть ко мне другие вопросы.

– Нинель Николаевна… – начал я и рассказал часть истории.

– Нина, – перебил меня Берг, – бедная девочка. Марина Афанасьевна была уникальным специалистом и редкой доброты человеком. Дегунина создала особую психиатрическую клинику. Я попал под ее опеку в восемнадцать лет. Глупый первокурсник исторического факультета не отличался красотой лица, толщиной кошелька и модной одеждой. А с древних времен девушки выбирали себе спутников жизни из тех, кем восхищались окружающие. Когда-то они падали к ногам тех, кто мог убить медведя, развести огонь, украсить шею красавицы ожерельем из зубов хищников. Собственно говоря, ничего до нынешних дней не изменилось. Да, покупка дорогой машины не медвежья шкура, но суть-то не в мехе, а в успешности представителя сильного пола. В школе меня дразнили занудой. В институте учатся люди немного постарше, поэтому меня просто не включили ни в одну компанию. А я влюбился в первую красавицу курса Аню, решил во что бы то ни стало привлечь ее внимание. И объявил себя ясновидящим. Подошел к Анне в перерыве между лекциями и тихо сказал:

– Не переживай, твой дядя вылечится, его возьмет под крыло профессор.

Девушка чуть не упала.

– Откуда ты знаешь про его болезнь?

– Умею читать будущее, – гордо заявил я. – Матвея будет лечить наилучший доктор.

Аня зашипела:

– Отстань, идиот! Ясновидящих не существует!

Через два дня она поймала меня в буфете и заговорила уже иным тоном:

– Герашечка, дядю положили к академику Петрову, он дал хороший прогноз. Кто тебе сказал, что так будет?

Я сделал загадочное лицо.

– Уже объяснил: я вижу будущее.

Герман взял новую чашку с кофе, которую поставил перед ним Боря.

– Моя мама работала в «Медицинской газете», брала интервью у докторов, у нее была толстая телефонная книжка. А ее лучшая подруга Валентина служила помощницей декана истфака, поэтому мне велели подавать туда документы. Я был круглый отличник и не нуждался в помощи на экзаменах, но моя фамилия смахивала на иудейскую, что могло помешать мне при поступлении. На самом деле в нашей семье одни русские, просто у отца где-то далеко был предок-немец. Поэтому я по паспорту – Берг. У Валентины была сестра Катя, а у той дочь Аня, та самая красавица. Ну, вам понятно?

– Естественно, – кивнул Борис, – Катя попросила Валю, та обратилась к вашей матушке с просьбой найти врача для родственника. А вы услышали их беседу.

– У Анны фамилия Самодурова, – вздохнул Герман. – Девушка разболтала всем, что я могу предсказывать будущее, ко мне потянулся народ. С Аней у нас завязался роман, я не мог рассказать ей правду и превратился в местную знаменитость. Целый год я прикидывался цыганкой Азой, а потом к нам домой приехали мужчины в черных костюмах и забрали «провидца».

Гость провел ладонью по бороде.

– Излагать всю историю нет резона. Глупый Гера работал пифией бесплатно. Но нашелся человек, который написал донос: Берг за большие деньги наводит порчу на людей и утверждает, что через десять лет в СССР к власти придут американцы. Меня, естественно, отчислили из вуза, мне светил нешуточный срок, но благодаря матушке, которая включила все свои связи, меня признали сумасшедшим. Советская психушка была хуже тюрьмы, но родительница и тут постаралась, добилась определения сына к Дегуниной, Марина Афанасьевна побеседовала со мной и коротко сказала: