Джек - Брильянт - Уильям Кеннеди

Если бы Бьондо хоть что-то соображал, он бы никогда в жизни не послал карточного шулера, хлыща, известного по кличке Красавчик Бруммел[24] с Сорок восьмой улицы, следить за таким матерым волком, как Джек.

— Джимми хочет, чтобы в Англии я сошел на берег и вернулся домой с деньгами, — сказал Уилли. — Ведь в случае чего я должен был поступить именно так. Джимми сказал, что говорил с тобой об этом.

— Да, теперь припоминаю, что-то в этом роде он действительно говорил, — признал Джек. — Но откуда я знаю: а вдруг ты заграбастаешь чужие денежки и отправишься с ними не в Нью-Йорк, а на Фиджи? Я ведь уже говорил тебе: карточным шулерам я не доверяю, Уилли. Не могу же я рисковать деньгами Джимми, посуди сам? Нет, мы поедем в Германию, совершим там сделку и домой вернемся в лучшем настроении, чем уезжали. Правильно я говорю, граф?

— Пиво в Германии хоть куда, — уклончиво заметил граф, большой дипломат. — Разбавлять его спиртом не требуется.

Джек говорил всем (и мне в том числе), что в Германию он едет за спиртным, которое переправит из Бремена на какой-то склад недалеко от Лонг-Айленда. Но это была официальная версия; Дивейн был прав, в действительности Джек ехал вовсе не за спиртным, а за наркотиками, за героином, который он покупал в Германии с 1926 года, когда всю операцию финансировал Ротстайн. После того как полиции удалось распутать сложную цепочку, по которой героин доставлялся в Америку и в которой Джек был главным звеном, федеральные власти предъявили ему обвинение в распространении наркотиков, однако доказать его вину так до сих пор и не смогли. Целью же нынешней поездки был Франкфурт, откуда Джек, закупив «товар», намеревался отправиться на неделю в Париж. Хорошо помню, что, когда мы вернулись в Штаты, один миллионер, наживший на наркотиках целое состояние, во всеуслышание заявил, что бизнес, который Джек делает на торговле спиртным, смешно даже сравнивать с теми «грошами», что он зарабатывает на наркотиках. Но на эту болтовню люди внимания не обращали. В их представлении Джек был бутлегером, а потому никакого отношения к наркотикам иметь не мог.

Где только не встречался Джек с прессой: и в Нью-Йорке, и в Филадельфии, и в Олбани, и в Катскилле. Помню, какую агрессивность всегда проявляли по отношению к нему газетчики, как они стремились во что бы то ни стало загнать его своими расспросами в угол и в то же время продемонстрировать ему свое расположение: его появление встречалось аплодисментами, любая его острота вызывала нарочито громкий, натужный смех. Джек был человеком, которого они любили наказывать, которого они наказывали любя. Когда, по прибытии в Плимут, представители британской прессы поднялись на «Бельгенланд», около тридцати журналистов и фоторепортеров устремились в каюту Джека. Виновник торжества встретил их в дверях собственной персоной: черные домашние туфли, небесного цвета шелковая пижама в белую полоску, темно-синий шелковый халат, в зубах дымящаяся сигарета «Рамзес». Английские журналисты, надо сказать, вели себя ничуть не лучше своих заокеанских коллег; правда, в том, что он бесчестит нацию, на этот раз Джека не обвиняли: для англичан он как-никак был иностранцем. Зато лицемерия хватало. «Почему Америка терпит гангстеров?» — недоумевали они. «Вы давно занимаетесь преступной деятельностью?», «Мистера Чарльза Нортрепа убили по вашему приказу?», «Как вы думаете, отмена сухого закона положит конец гангстеризму?», «Сколько человек вы убили за свою жизнь?», «Существует ли связь между Капоне и вашим бруклинским складом оружия?».

Джек обращался с ними, как с детьми, их просьбы представить подробный перечень жертв вызывали у него гомерический смех. «Начнем с того, ребята, что никакой я не гангстер — я бутлегер. В Америке нет гангстеров — способов разбогатеть и без того хватает. Я цивилизованный человек, а не злодей и убийца. Самый обыкновенный человек, который пытается заработать доллар-другой. А сюда приехал подлечиться. С желудком нелады, вот мне и посоветовали съездить в Виши и в Висбаден — на воды. Склад оружия в Бруклине? Да у меня сроду в Бруклине никакой недвижимости не было! Когда-то Капоне работал на меня, шофером грузовика был, но я его уже много лет не видал. Все эти разговоры о бандитских разборках — чушь. Я с людьми лажу. Я законопослушен. Вы, газетчики, науськиваете на меня фараонов, а они несколько дней подержат меня и отпустят — видят, что вины за мной нет. Вы только не подумайте, я на вас не в обиде, но я что-то не вижу аршинных заголовков в газетах, когда меня отпускают, когда у них концы с концами не сходятся. Надоела мне ваша трескотня, ребята, честно вам скажу. Поэтому я и приехал в Европу. Отдохнуть от сенсаций, от шума-гама, побыть наедине с самим собой, на воды съездить, подлечиться. Неужели непонятно, ребята?»

Ребятам было понятно.

В те дни Джек пользовался колоссальной популярностью. Около четырехсот англичан пришли на причал в половине седьмого утра, чтобы хоть мельком увидать своего кумира. Пресса всех западных стран подробно, день за днем, информировала своих читателей о нашем морском путешествии; имя Джека не сходило с первых страниц газет, как будто он был Бэрдом или Пири[25], и интерес вызывало ничуть не меньший. Одна охочая до сенсации английская газетенка за два дня до нашего прибытия в Англию напечатала интервью с Джеком, которое он «дал нашему корреспонденту по телефону». «Я нахожусь в Лондоне с тайной миссией», — заявлял Джек в выдуманном от начала до конца телефонном разговоре.

Таким образом, газетчики, вознося Джека до ранга королевских особ, героев и кинозвезд, прославляя его, создали его словно бы заново. В каждом посвященном ему материале они придумывали нового, непохожего, все более устрашающего Джека, заставляя его совершать преступления, которые он не совершал, приукрашивая историю его жизни, облагораживая его, пытаясь разобраться не в нем самом, а в том образе, который они же сами создали. За то время, что мы пересекли океан, Джек-Брильянт словно бы размножился, стал плодом коллективного творчества. Всю свою жизнь Джек сам вершил себе славу — теперь слава вершила его самого. Спустя год он говорил журналистам, уже другим, что «реклама помогает новичку», вполне отдавая себе отчет в том, сколь пагубной может оказаться такая помощь. Тогда же он искал славы, жаждал ее, ловил ее пересохшими губами, алкал всенародной любви, умирал от желания стать наконец всеобщим баловнем.

Через пятнадцать минут он закончил пресс-конференцию, заявив, что ему пора одеваться. Журналисты поднялись на палубу, и вскоре Джек к ним присоединился; на этот раз на нем был голубой, в полоску костюм, широкополая белая фетровая шляпа, черные спортивные туфли крошечного размера, фиолетовый галстук, а в петлице — значок члена Американского общества франкмасонов.

— Привет, ребята! — сказал он. — Какие проблемы?

Они поговорили еще минут пятнадцать, в том числе и о масонском значке, по поводу которого после ухода журналистов Джек рассказал мне следующее.