Люди Льда. Книги 1-47 - Маргит Сандему

звери не водились в этой местности, иначе она бы никогда не отважилась пойти туда вместе с малышкой.

Бенедикта не было дома несколько дней подряд. Ему приходилось жить в другом приходе, пока он там работал. Он чаще выпивал и казался грустным.

— Хотелось бы, чтобы ты была вместе со мной, Силье. Мы хорошо поработали вместе, не правда ли?

— Нет слов! — согласилась она.

— Но сейчас это невозможно. Я живу в маленькой убогой комнатушке, и ты вряд ли могла бы разделить ее со мной.

Нет, конечно, это она понимала.

Бенедикт глубоко, из глубины души вздохнул. Как-то вечером он зашел к ней. Он был пьян в стельку и настроен на философский лад. Силье уже легла спать, но открыла дверь, потому что это был Бенедикт. Он был хозяин дома, ее друг, заменявший ей отца и совершенно безопасный для нее как мужчина. Кроме того, она подумала, что он хотел поговорить с ней о чем-то важном. Но скоро она поняла, что заблуждалась. Он сидел и просто болтал, а она пыталась отвечать, как умела. Но тут он стал сентиментальным!

— Я — одинокий человек, Силье. Одинокий и старый. Мне нужна твоя молодость, чтобы согреться. Мы понимаем друг друга, не правда ли?

Его лицо приблизилось, так как он сел на край ее постели. Он находился так близко, что она могла видеть затуманенные глаза и каждую пору кожи старика. Он говорил, слегка брызгая слюной.

— Конечно, понимаем, — пробормотала она.

Она сидела, подобрав ноги под овечью шкуру.

— Но сейчас, наверное, лучше всего…

— Ты прелестная женщина, Силье! Я увидел это уже в церкви, когда ты стояла и писала, не хочешь ли, однако, пропустить рюмочку, и я увидел твою грудь в профиль… порф… профиль… Да, поскольку я знаю в этом толк, я могу оценить красоту, и тогда я почувствовал, что я не такой засохший, как я думал. Мои штаны могут еще быть мне тесны, Силье…

— Извините, господин Бенедикт, но мы не должны будить маленькую Суль. И мне нужно завтра рано вставать. Вероятно, лучше продолжить беседу завтра.

— И тогда я сказал самому себе, что Силье проявит милосердие к старому бедняге.

Его рука двигалась к овечьей шкуре, чтобы залезть под нее, но он поскользнулся и свалился на пол. Силье было очень гадко на душе, но она сообразила, как предотвратить худшее. Соскочив с постели, она подвела гордого художника к двери. Его шляпа соскользнула и сидела теперь на одном ухе.

— Не забудьте, что мы можем продолжить беседу завтра, господин Бенедикт! Если кто-то увидит, что вы навещаете меня так поздно, как сейчас, то это может вызвать подозрения, не правда ли? А я совсем не хочу погубить мою репутацию. Так же, как и вашу.

Бенедикт весело ухмылялся. После выпивки он был добродушным и приветливым. Он позволил себя вывести из дома без сопротивления, и она заперла за ним дверь.

Огорошенная случившимся, она постояла, прислонившись к двери, пока вдали не затихло невнятное бормотание Бенедикта. Услышав, что дверь его дома закрылась, Силье снова легла в постель. На следующий день он, к счастью, настолько все забыл, что устроил скандал из-за следов на снегу рядом со своей лестницей. Грета уверяла его, что это его собственные следы.

— Да, да, видно, я был здесь по малой нужде, — пробормотал Бенедикт. — В этом неудобство после того, как пропустишь стаканчик…

Силье облегченно вздохнула.

6

Зима победила чуму. Для распространения болезни требовались тепло, влажность и гниение. Теперь можно было услышать лишь об отдельных случаях заболевания, но в целом чуму как ветром сдуло.

Горы за хутором имели над Силье удивительную власть, как это и было всегда, но чувство, которое они вызывали теперь, не было уже страхом. Бессознательно она связывала их с определенной личностью, и, когда смотрела на них, робко и виновато, у нее пересыхали губы, а сердце билось быстро и взволнованно.

Она видела, пожалуй, не больше странных снов, чем другие люди, и забывала их обычно сразу при пробуждении. Но такой запретный сон, как тот с горными духами, она увидела еще раз. Теперь он был другим, но таким же бесстыдным. Проснувшись, она также продолжала лежать совершенно обессиленная. Она не помнила, как сон начинался. Помнила, как она стояла, плененная, между фогдом и его помощниками. Палач и его люди тоже были здесь. Ее в чем-то обвиняли, она не знала, в чем, но все люто ненавидели ее. Чтобы погасить их ненависть, она сделала то единственное, что могла придумать с отчаяния. Она начала раздеваться, постепенно снимая с себя одежду, а они опустили свое оружие и стояли, уставившись на нее — выжидательно, с искаженными потными лицами. Но фогд сказал: «Это тебе не поможет, ты все равно умрешь!»

Но в это мгновение все люди были оттеснены в сторону, и тут показался человек в волчьей шубе. Его волосы походили скорее на щетину, а оттуда торчали рога. На его лице было написано вожделение, хотя он пытался это скрыть, став вполоборота. Но вот он медленно повернулся к обнаженной Силье и повел ее за руку на вершину холма. И на виду у всех он гладил руками ее тело сверху вниз, и ее единственным желанием было, чтобы он снял с себя волчью шубу. Но он повернул ее и встал сзади нее, как дьявол на церковной стене. И на глазах у всех он положил руки на ее грудь. Сознание того, что все это видят, наполняло ее тупым, тяжелым возбуждением. Так или иначе, она понимала, что это был сон — и тут она могла быть свободной, быть самой собой. Его длинный жесткий язык стал лизать ее шею, ямку у горла, щеку… Он снова повернул ее и упал перед ней на колени, облизывая языком ее бедра, пока между ними не потекло что-то теплое и мокрое…

Силье проснулась оттого, что тихо стонала со сжатыми губами, встревоженная, страдающая от вожделения и стыда. Потом пришло отчаяние оттого, что не смогла утолить желание, которое в ней бушевало.

Бенедикт позаботился о том, чтобы привести к себе домой несколько молодых парней с соседних хуторов. Он понимал, что Силье нужно встречаться с ровесниками, чтобы не думать так часто о Хемминге. Бенедикт только посмеивался, когда она пыталась объяснить ему, что совсем не думает о Хемминге.

— Тебе необходимо встречаться с нормальными приятными парнями, — сказал Бенедикт. — Ты думаешь, я не вижу, какие у тебя мечтательные глаза?

Юноши были, действительно, приятные и обходительные. Когда